— Не скрипи, старина. Надо же и мне поразмяться.
— Так-то оно так,— ответил Брагинский, но Манаев уже исчез в люке и до слуха Евгения Михайловича донеслось цоканье его каблуков по ступенькам.
После обеда все слегка осоловели и, медленно разбредаясь по поляне, не торопились переходить от цветка к цветку. Только Манаев, еще не утратив вкус к сборам, энергично вышагивал по степи.
— Сейчас наш капитан насобирает целый букет,— подмигнул Штаповой Вадим Аркадьевич.— Вот, похоже, что-то новенькое. Если он пройдет через таможню Канны, я назову его вашим именем — лилейник Штаповой. Как вы смотрите, Нина Артемовна.
— Не пройдет,—отмахнулась психолог.— Этот лилейник вы пытаетесь протащить уже третий раз.
— Но он же по-другому окрашен! Тот был больше оранжевый, а этот с красным посредине.
— Ну, попробуйте, разве я возражаю.— Она нагнулась и сорвала тонкий стебелек с мелкими голубыми звездчатыми цветками.— Вот это, пожалуй, что-то новое.
— Было, Нина Артемовна! Это ведь — ленок.
— Вы из зависти так, Вадим Аркадьевич.
— Какое, Нина Артемовна. Два раза у меня Жанна выбрасывала.
— Точно?
— Точно!
Штапова выпустила из рук стебелек. Хитрый штурман незаметно поднял его.
— Вот, Ниночка, посмотрите, какой букет! — похвастался, подходя к ним, Манаев.
— Что я говорил,— засмеялся Шумский Вместе с Ниной Вадим Аркадьевич перебрал манаевский букет и, не найдя ничего нового, поднял на смех.
— Ну и пусть! — сказал Геннадий Петрович,— я сохраню его и поставлю в своей каюте.
Идея понравилась всем, и возвращались на корабль все с огромными букетами, хвастаясь друг перед другом разнообразием цветовых окрасок.
— И все-таки,— сказал Манаев, осмотрев все букеты,— ни у кого нет такого цветка, как у меня!
Он сидел в кресле наблюдателя, скинув надоевшие шлем и перчатки.
— Где же он? — роясь в огромном букете, Геннадий Петрович перебирал цветок за цветком.— А... вот!
Из-за сине-голубых тюльпанов полыхнула кроваво-алая кисть крупных цветов. Манаев уже протянул пальцы, чтобы вытащить его из букета и продемонстрировать перед всеми...
— Стойте! — сорвалась с кресла токсиколог.— Не трогайте.
Она натянула перчатки и выбрала из букета удивительно красивый цветок.
— Знаете это что? Прометея! Та самая, запомнить которую вы должны были на всю жизнь.
— Но ведь прометея оранжево-желтая?
— Видимо, это степная ее разновидность. Возможно, она обладает еще большей токсичностью, чем прометея обыкновенная. Геннадий Петрович, я думаю мы не одни увлеклись букетами. Надо предупредить.
Манаев включил общую связь.
— Внимание! До проверки растений специалистами, при возвращении на базу, шлемы и перчатки не снимать. Диспетчерам подтвердить прием приказа и доложить мне.
По приказу Манаева вся группа надела шлемы и перчатки и только после тщательной проверки букетов токсикологом Брагинской начальник экспедиции разрешил всем взять свои цветы, однако после неприятной находки прометеи отношение к ним переменилось, и ни Штапова, ни Шумский так и не притронулись к своим букетам.
Вечером Штапова зашла в каюту Манаева с докладом о прошедшем дне. Сообщив о мелких происшествиях, она отметила прекрасное настроение экипажа и посоветовала почаще проводить такие общие мероприятия.
— Это не всегда возможно, Ниночка,— вздохнул Манаев.
— Но нужно, Геннадий Петрович. Все-таки не следует забывать, что мы пленники чужой планеты. Подспудно к нам подбирается ностальгия, тоска по близким. Тем, кто нашли здесь друг друга, конечно, легче, но, к сожалению, распределение здесь не в пользу мужского пола...
— Кстати, как Байдарин? — перебил ее рассуждения Манаев.
— Ничего. Был старшим в группе наших. Все довольны путешествием, восхищаются универсальностью его знаний.
— Сандалова была в его группе?
— Она же дежурила, Геннадий Петрович,— напомнила Штапова.
— Ох, уж эта Сандалова,— поморщился Манаев — Чует мое сердце, выкинет она когда-нибудь номер.
— Она прекрасная женщина,— сказала Штапова,— но она женщина! Неужели вы этого не понимаете, Геннадий Петрович?
Манаев поднялся и прошелся по каюте.
— Понять можно, но...
Он подошел к столу, потрогал цветы.
— Вы все-таки железный человек, Геннадий Петрович,— тихо проговорила Штапова.— Я так больше и не смогла преодолеть неприязни к цветам, а сейчас жалею. Как это вы так можете?
Манаев подошел к ней и, положив руки ей на плечи, заглянул в глаза.
— Что-то неладно с нашим психологом? А, Нина? Защемило сердечко?
Штапова опустил а голову.
— Плохо мне, Геннадий Петрович.
Он обнял ее за плечи.
— Ну, Ниночка, уж тебе раскисать не по должности.
— Знаю я,— она всхлипнула.— Только обидно. Будто я уже и не женщина! А тут еще...
— Да ты присядь, пожалуйста.
Манаев вынул из кармана носовой платок и промакнул им набегающие слезы психолога.
— Ох, уж эта Ия, сколько она натворила!
Слезы у Штаповой посыпались градом.
— Ну вот уж такой дождик совсем ни к чему!
— Да-а! — протянула Нина.— Она у меня последнюю надежду развеяла...
— Ах она, нехорошая! Ну, не горюй, мы тебе еще такого парня сосватаем!
— Глупости! — Нина сердито вытерла глаза манаевским платком.— Не нужно мне никаких парней.
— Ну мужчину, подходящего возраста!
— Кого, Геннадий Петрович? — горько усмехнулась Штапова.— Подходящего возраста как раз и нет! Вадим Аркадьевич мне не нравится, Брагинский — сами знаете! Да и староват он для меня.
— Ну, а я, Ниночка! Разве я не подходящий мужчина!
— Шутите, Геннадий Петрович. Я же знаю, что вы меня недолюбливаете.
— А вы, оказывается, злопамятная.
Штапова вспыхнула и покраснела.
— Не надо меня обижать, Геннадий Петрович. Вы прекрасно знаете, как я к вам отношусь и, конечно, тот выговор мне запомнился на всю жизнь.
Она поднялась, собираясь покинуть капитанскую каюту.
— Тоже мне психолог,— рассмеялся Манаев.— Шуток не понимает! Да вы сидите, Нина Артемовна. Давайте лучше поболтаем о чем-нибудь другом. Даже такому «железному мужчине», как я, бывает иногда грустно и хочется побыть в обществе женщины. А знаете, была не была,— продолжил он, видя, что Штапова в нерешительности остановилась у двери.— Давайте чего-нибудь выпьем по рюмочке!
— Капитан,— изумилась психолог — Я вас не узнаю. Ведь это прямое нарушение инструкции!
— Не надо издеваться над старым холостяком, Нина Артемовна. Ради того, чтобы вы посидели со мной, я готов нарушить еще несколько пунктов инструкции, увы, теперь бездействующей!
Штапова присела к столу и, улыбаясь, с любопытством смотрела на Манаева.
— Ну и чем вы меня хотите угостить, капитан?
— Коньяк вас устроит, Нина Артемовна?
— Даже коньяк! Я один раз в жизни пробовала этот напиток!
Манаев подошел к ларцу и, нажав кнопку, открыл створки. В ларце для особо торжественных случаев он берег различные напитки Земли: коллекционные вина, настойки и коньяки.
— У меня три вида коньяка. Какой прикажете?
— Самый крепкий! — задорно блестя глазами, сказала Нина и он удивился ее преображению. Только что перед ним была усталая женщина, которой только чувство долга не позволяет давать полную волю нервам, и вот, пожалуйста, перед ним милое создание, наивно и восхищенно следящее за каждым его движением.
— Кутить так кутить! — засмеялся Манаев и взял из ларца свой лучший, особый коньяк. Наполнив маленькие рюмочки из шарообразного сосуда, Геннадий Петрович поставил на стол фрукты и конфеты.
— За что мы выпьем, Нина Артемовна?
— Давайте за нас с вами, Геннадий Петрович! Глоток коньяка обжег горло, но сейчас же это жжение прошло, а терпковатый вкус и приятный аромат остались. После третьей рюмки Манаев убрал коньяк в ларец, но и того, что выпила Нина, оказалось достаточно. Она захмелела впервые в жизни.
— А знаете, древние были не дураки! Видимо, когда в их жизни наступал критический момент и надо было встряхнуться, они употребляли... А еще,— она с вызовом посмотрела на Манаева. Они подпаивали женщин, чтобы потом овладеть ими...