— Больно,— потирая затылок, сказала Ия.— Сама не знаю, как успела. Сбил меня с ног и я грохнулась о крыло. Даже в голове помутилось.
Она подтянула болтавшийся на шнуре дезинтегратор и заложила его в футляр на поясе.
— Вот зверюга! Что-то я не слыхала, чтобы здешние леопарды бросались на людей. Надо сообщить Марине, пусть заберет на чучело.
— Старый леопард, когда не может поймать другую дичь, бросается на человека. Шибу Ши меня предупреждал, а я совсем выпустил из виду.
Ия на мгновение забыла о боли и с любопытством уставилась на Байдарина.
— Как это предупреждал? Вы с ним разговариваете, что ли?
— Нет,— улыбнулся метеоролог.— Табу есть табу! Я видел рисунки недалеко от дома на дороге. Своего рода пиктограмму!
Ия снова поморщилась от боли и потерла затылок.
— Давай-ка я сделаю компресс,— вынимая из ее аптечки тампон с эластичной стяжкой, сказал с сочувствием Сергей.
— Пустяки,— отмахнулась Ия.— Пройдет.
Но Байдарин все-таки наложил ей тампон на затылок и усадил в кресло.
— Ты посиди, а я налажу антенну прямого приема.
Он вынул из настенного футляра параболическую антенну и установил ее на специальном штоке над кабиной вездехода. Затем точно такую антенну закрепили на своем вездеходе.
Байдарин проверил готовность антенн к работе по индикаторам и, приглядываясь к лицу Ии на стереоэкране, спросил:
— Ну как ты там?
— Ничего, легче. Поехали, если у тебя готово.
Сергей утопил кнопку пуска, и вездеход плавно двинулся с места. За ним, словно привязанный, потянулся легкий вездеход Радиной.
— А ты не очень-то постарел,— сказала Ия за ужином, внимательно разглядывая Байдарина.— Годы с тебя, как с гуся вода!
— Так ведь рановато мне стареть,— усмехнулся Сергей.— Пятьдесят один всего. До настоящей старости еще полсотни лет.
— А вот я сдаю. Да, мужчина есть мужчина! Вам и лет отпущено больше природой...
— Не в этом дело, Ия. Вон Елагину девяносто шесть недавно стукнуло, а он еще хоть куда.
— Степан Иванович доживет до своего естественного срока, а вот я, боюсь, нет...
— Почему ты так решила?
— Тошно мне, Сереженька. Понимаешь? У всех увлеченность своей работой, или какими-то другими занятиями, а вот мне — все равно! Наверно, я эгоистка. Все бы потешить собственную особу! Вот и от тебя ушла поэтому. Чего-то мне все не хватает. У нас с тобой было как-то лучше... Больше контакта по работе, что ли?
— В этом доме, Ия, тебя всегда ждут,— тихо ответил Сергей, слегка побледнев от волнения.
— Пойдем-ка лучше спать, Байдарин. Мы с тобой и так засиделись. Ты разрешишь мне переночевать в моей комнате?
— Ты говоришь глупости, Ия,— вспыхнул Байдарин».— Твоя комната — всегда твоя!
— Ну спокойной ночи. Что-то я себя все-таки неважно чувствую. Слегка поташнивает.
Сергей встревоженно взглянул на Ию.
— Может, вызвать Кантемира? Это нехорошие симптомы. Вдруг сотрясение.
— Пройдет,— отмахнулась Радина и остановилась в дверях своей комнаты.— А вот о том, что меня здесь всегда ждут... Не надо, Байдарин. Я все-таки его люблю. Пожалуй, это единственно доброе, что у меня осталось! Извини...
Утром Ия уехала на вездеходе Байдарина, пообещав прислать его с ремонтниками. Вместе с Фадиным и Арбатовым она просчитала несколько новых задач с применением формул гидродинамики, но результаты не отличались весомо от полученных ранее: металловод успевал закупориваться прежде, чем заканчивалась заливка форм гигантских лафетов домкрата...
Ия почувствовала утомление и поднялась из-за пульта ЭВМ.
— Мальчики, а почему мы считаем только по законам ламинарного движения жидкостей? Почему бы не использовать турбулентные?
— Но течение металла по трубам будет значительно ближе к ламинарному,— возразил Фадин.
— Значит, надо где-то встряхивать эти трубы на отдельных участках.
— То... то... то...— непроизвольно зацокал Арбатов и задумался.— Что-то брезжит. Вы считайте, а я пойду помыслю! Действительно, это не твоя забота, Ия,— техника. Твое дело — предложить условия.
Фадин уселся за пульт, а гидролог принялась ему диктовать вводные данные для решения. Перебрав около десятка вариантов, они нашли оптимант, но и в миниманте, при турбулентном движении металла, решение задачи почти получалось.
— Ай да мы! — удовлетворенно потер руки Фадин.— Шикарно получилось! Считаю, что мы честно заработали сегодняшний обед, а вот Арбатова надо посадить на хлеб и воду!
— Не надо меня садить,— откликнулся технолог.— В том бреде, который высказала Ия, нашлось рациональное зерно. Только не вибрация и не магнитное поле, которое при такой температуре не могло оказать существенного воздействия, а высокочастотная модуляция.
— Ты не перегнул? — недоверчиво выпятил губу Фадин.— Высокие частоты упорядочивают движение атомов металла в расплаве. Это я тебе как металлург говорю.
— Мишенька, речь идет о модуляции, понимаешь? Только твои атомы настроились, а тут уже другая частота! Вот они и растеряются, полезут друг на друга с кулаками, возникнет паника, толчея, словом, полная анархия, что и требовалось доказать!
Металлург слушал его с таким сосредоточенным видом, будто проверял слова Арбатова на внутренний слух, потом, осознав, расхохотался.
— Беру свои слова обратно. Мы все заслужили сегодня отличный обед и даже с десертом!
Он, улыбаясь, повернулся к Радиной, чтобы и она разделила общую радость, ту радость, которую дает хорошо выполненная работа, и увидел, что она бледна и держится за спинку стула.
— Ия, что с вами?
— Ой, ребята, мне, кажется, плохо,— сказала она и, закрыв глаза, мягко сползла на пол.
Радина пробыла на корабле полтора месяца. Кантемир установил сотрясение мозга. Неделю Ия находилась между жизнью и смертью. Пришлось делать операцию и откачивать скапливающуюся жидкость. Беспокоило Игоря и отсутствие воли к жизни. Казалось, ей было все равно: жить или умереть, и она совсем не помогала врачу преодолевать болезнь. Штаповой пришлось сделать несколько сеансов гипнотерапии, и лишь тогда Радина стала быстро поправляться...
Когда ее самочувствие улучшилось настолько, что можно было допустить посетителей, первыми пришли Арбатов с Жанной Брагинской и Михаил Фадин. Жанна принесла букет степных цветов и каюта наполнилась приятным, слегка пряным ароматом.
— Спасибо,— растроганно сказала Ия, вдыхая запахи букета.— Наверно, после себя я больше всего люблю цветы.
— Понятно,— сказал Фадин.— А я думаю, что Радина так долго валяется? Вроде давно уже пора подниматься. А оказывается, она грызет себя каждодневно. И, если бы не Кантемир, загрызла бы себя окончательно!
— Ну тебя, Фадин. Ты несерьезный человек!
— Между прочим, этот несерьезный человек великолепно отлил лафеты основного домкрата,— засмеялся Арбатов.— Теперь мы с ним принялись за остальные детали. Твоя идея оказалась весьма плодотворной. Мы теперь льем у корабля все, кроме мелочи. Это намного ускорит работу.
Ия вздохнула и исподлобья глянула на Арбатова.
— Сколько тебе лет, Павел?
Технолог беспечно пожал плечами и усмехнулся.
— Шестьдесят с хвостиком А что?
— Ничего. Просто завидую твоей способности радоваться... Ведь вашей жизни не хватит на завершение работы.
— А может, и хватит,— улыбнулся Павел.— Пока с нами бог изобретательства Леон Гафизович Фрухт, мы все время опережаем график работ. Кто может поручиться, что в один прекрасный момент, лет эдак через пятьдесят, мы не завершим ремонт корабля? А если поднатужиться, то и раньше!
— Блажен, кто верует, тепло ему на свете,— вздохнула Радина и замолчала, углубившись в свои мысли...
Вместе с выздоровлением у Ии день ото дня подымалось настроение. Давно не чувствовала она себя в центре внимания, и хотя отчетливо понимала, что это случилось без ее личной заслуги, ей было необыкновенно приятно, особенно после длительного периода некоторого отчуждения многие не могли простить ей одиночество Байдарина и лишь теперь растаял последний холодок. Но больше всего она пристрастилась к музыке и, особенно, к песням. Она удивлялась, что простые слова в соединении с ритмом музыки могут оказывать такое воздействие на настроение, и радовалась тому, что открыла для себя новый источник воздействия на собственные чувства. Она поделилась своими наблюдениями с Ниной Штаповой.