— Нет, Маринка, мы не так. Каждый человек совсем другой мир, и у каждого все должно быть по-своему. Кстати, тот же Шумский давно мог стать паралитиком. Он ведь побывал в лапах у скрэга. После соприкосновения с ними нервная система быстро истощается. И тем не менее он прожил долгую жизнь. Правда, Игорь говорил, что последнее время он сильно сдал.
— Все мы сдаем,— вздохнула Волынцева. Ну что, посмотрим твои записи?
Они перешли в кабинет, и Байдарин включил подготовленную видеозапись...
— Да, теперь я убеждена, что Николай что-то видел,— заговорила первой Марина.— Ты здорово акцентировал его оцепенение, а я только смотрела на змею... Да и монтаж у тебя хороший, в разных ракурсах. А у меня крупного плана удостоилась одна циннобера!
— Еще бы! — улыбнулся Сергей.— Было бы странным, если бы было по-иному. Ты лучше скажи, почему она избрала местом жительства метеопост?
— А ты не догадываешься?
— Нет. Электромагнитное поле? Как-то заряжается, если она способна транслировать мысли?
— Не узнаю Байдарина Сережу,— насмешливо продекламировала Марина.— Что-нибудь попроще, Сереженька!
— Тепло?
— Вот именно! Змеи холоднокровные животные и им нужно запасаться теплом. А между двумя кожухами, видимо, прогрев на солнце хороший, вот она и забралась. Словом, ты пригрел змею на своей груди!
— Брр! — двинул плечами Байдарин.— Только этого мне не хватало!
— Не бойся, Сереженька, в реальности тебе такая опасность не угрожает. Они слишком редки, к сожалению...
ЭПИЛОГ
Сергей Александрович Байдарин сидел в своем любимом кресле перед домом и смотрел на заходящее солнце. Собственно, то, на чем он сидел, не было креслом в полном смысле слова. Очень давно, еще при постройке своего дома, ему пришлось спилить на этом месте огромное дерево. Когда исполин, с треском ломая ветви, рухнул на землю, Байдарин присел отдохнуть на пень. Сидеть оказалось удобно. Оставшийся на пне отщеп прекрасно служил спинкой. Тогда и появилась у него мысль: соорудить из этого пня кресло. За долгие годы детали кресла отшлифовались его собственным телом, так как дерево не гнило, как не гнили пол, потолок, оконные рамы, наличники, словом, все те деревянные детали, на которые пошли доски, напиленные из этого дерева. В округе росло еще несколько исполинов этого вида, но Сергей Александрович больше не покушался на их существование. Биолог Ананьин, лучше его изучивший не столь уж богатую по видовому составу растительности планету, говорил, что растущие неподалеку от его дома гиганты едва ли не единственные экземпляры реликтовой рощи и что они представляют громадную ценность для будущих, более удачливых исследователей, да и потомству туземного населения следовало оставить их как добрую память о себе... Молодых порослей эти деревья не давали, хотя почти каждый год на них появлялись огромные, с человеческую голову, шишки. Ананьин собирал их, с большим трудом выковыривал из-под жесткой чешуи крупные орехи и высаживал на своей плантации. Однако орехи не прорастали и всходов не появлялось. Как-то на ночной рыбалке Байдарин бросил в костер несколько шишек. Спустя год на месте пепелища он увидел несколько маленьких ростков. Осмотрев их, Байдарин сообщил о всходах Ананьину. Тот бросил свои дела в Вине-Ву и помчался на метеостанцию. Биолог вспомнил, что американская секвойя тоже дает молодые поросли только на пожарищах и окрестил это удивительное растение секвойей Байдарина. Он пытался пересадить их, но все ростки погибли кроме одного, оставленного на пепелище. С каким нетерпением дожидался Ананьин нового урожая, но не дожил до этого дня, хотя был старше Байдарина всего на одиннадцать лет. В память о друге Сергей Александрович разжег по всей роще двенадцать костров. Не каждое пепелище зазеленело ростками, но каждое лето добавлялись новые, и с тех пор роща сильно разрослась.
Половина огромного красного диска опустилась за горизонт. Байдарин запахнул меховую куртку, накинутую на голое тело. Становилось прохладно, но он не хотел уходить в дом. Сегодня, в первый день весны, при последних лучах солнца, в красноватом мареве зари должно на миг возникнуть серебристое тело их безмолвного корабля...
Когда произошла катастрофа при посадке на открытую ими планету, некоторое время все жили на корабле, надеясь восстановить главный рефлектор двигателя. Никишин с Варвариным обследовали чуть ли не половину планеты, нашли подходящие месторождения минеральных соединений и руд, необходимых для ремонта корабля и восполнения запасов термоядерного топлива, но ремонт двигателя и других повреждений занял слишком много времени. Люди постарели прежде, чем можно было отправиться в обратный путь... Зато запасы горючего пополнились с избытком: их хватило бы не только на поддержание системы жизнеобеспечения корабля в течение нескольких поколений исследователей, но и на обратное возвращение. Для экспедиции планетных исследований рамки корабля стали тесными, к тому же время позволяло проведение полного комплекса работ, включая способность выживания земных растений и животных на открытой планете. А для этого необходима была база на самой планете, благо, условия здесь оказались удивительно сходными с земными, если не считать невероятно огромного диска красного солнца с угловыми размерами почти в десять градусов.
Сергей Байдарин покинул корабль одним из первых. Метеоролог по профессии, он посчитал нужным вести наблюдения помимо тех, которые осуществлялись автоматическими станциями. С ним ушла и гидролог Ия Радина. Тогда он был молод и думал, что разделяющую их и родную Землю бездну можно преодолеть, если не самим, то детям. Они мечтали о том времени и вместо синтетического каркасного дома решили построить бревенчатый, в каких жили когда-то далекие предки. Друзья посмеивались над их затеей, но помогали, чем могли, и любили собираться по праздникам в их гостеприимном доме, так напоминавшем милую, но бесконечно далекую Землю...
Дети так и не появились, семейная жизнь не удалась. Лет через семь Ия ушла с Никишиным. Она почему-то решила, что именно он виноват в том, что у них не было детей. Он понимал ее разочарование и обиду, но простить не мог: в этом удивительно благоустроенном мире Красного Солнца ни у кого из поселенцев не рождались дети...
Сколько усилий затратил Ананьин, чтобы вырастить на чуждой планете земные растения! Только гибриды с местными формами, да еще некоторые дикие растения росли хорошо и давали урожаи.
Байдарин поднялся, еще пристальней вглядываясь в горизонт. Сейчас красное солнце исчезнет, и на краткий миг возникнет марево космического корабля. С каждым днем оно будет задерживаться дольше. К концу месяца, когда солнце садится прямо за кораблем, он проецируется в атмосферу почти в течение часа. Тогда можно будет хорошо рассмотреть его и даже оглядеть окрестности.
Вот он, безмолвный свидетель его давней юности и любви... Мираж продержался несколько секунд, но Сергей Александрович успел заметить, что нижняя часть корабля со времени прошлой весны еще больше заросла лесом. Теперь к нему и не проберешься... Хотя нет, просто дороги не видно. Ведь они были там осенью, два земных года назад, когда хоронили Никишина.
Да, корабль стал их последним прибежищем. Так повелось с тех пор, когда рухнули последние надежды на возвращение. Те, кто покинули корабль, чтобы обжиться на новых местах, среди природы, чем-то похожей на земную, научились создавать все необходимое для жизни, используя энергию, транслируемую с корабля, но когда поняли, что без помощи своей цивилизации им не суждено вернуться, думали уже о том, чтобы память о них не стерлась на родной планете и завещали перенести прах на Землю. Сто двадцать световых лет отделяли их от Солнечной системы, значит, сигнал бедствия за это время только дойдет до Земли. Столько же времени придется ждать ответа. Шутка сказать, двести сорок лет, не говоря уже о времени на подготовку спасательной экспедиции. Нет, это выше предела продолжительности жизни. Байдарин усмехнулся. Люди всегда мечтали о бессмертии. Древние греки наделяли бессмертием богов и героев; в средние века к этой категории относили святых... С развитием науки стали мечтать о собственном бессмертии, и на всех этапах ученым казалось, что они находятся на грани его открытия: стоит получше разобраться в строении клеток и наследственного аппарата — и можно увеличить продолжительность жизни до двухсот, пятисот и, наконец, тысячи лет! Отнюдь! Еще в начале третьего тысячелетия усилиями геронтологов средняя продолжительность жизни человека достигла ста тридцати лет. Более крепкие дотягивали до ста пятидесяти. Через этот естественный порог перешагивали по-прежнему единицы, и спустя два века загадка барьера старости оставалась неразгаданной. В век околосветовых скоростей всесильная медицина перед лицом этой тайны была столь же беспомощной, как и в век открытия атомной энергии.