— Что делать? — вздохнул Дагбаев.— На то и разведка.
— Все равно,— помотал головой Игорь.
— Меры риска вы не знаете, вот что. За такие фокусы надо снимать с должности.
— Это вы уже слишком, доктор,— возразил десантник.— Слышали, что сказал капитан? Положение у нас критическое. Если выведены из строя все двигатели и энергетические центры, нам амба.
Щелкнуло реле, и в зале разлился ровный привычный свет.
— Вот вам и критическое,—усмехнулся Игорь и схватился за поручни: отсек качнулся, пол ушел из-под ног. Дагбаев всплыл к потолку и, прижимаясь к стене камеры, медленно сполз вниз.
— Кажется, начали разворот, но это не главные двигатели.
— Десантники Дагбаев и Павлов, готовьтесь на выход. Костюмы повышенной защиты,— прозвучала команда капитана.
Аким усмехнулся.
— Готовьтесь и вы, доктор. Кажется, у вас будут новые пациенты.
— Помните, однако, мои слова.
— Я не о себе, доктор. Видимо, все не так хорошо, как вам кажется.
Дагбаев оказался провидцем. Ремонтник-универсал Владимир Кужелев и металлург Михаил Фадин получили повышенные дозы облучения при обследовании главного энергетического центра, выведенного из строя взрывами на четвертом и втором двигателях. Был поврежден и первый двигатель, и только третий чудом уцелел. К счастью, выключенные заранее первый и третий двигатели сохранили свои автономные энергетические центры. Их и подключили ремонтники в обход бездействующего центрального. Теперь, когда все обеспечивающие системы заработали нормально, нужно было прежде всего восстановить ориентацию и определить скорость движения корабля. Результаты получились неутешительные. Через двое суток корабль проходил мимо четвертой планеты на расстоянии шести миллионов километров с третьей, по отношению к планете, космической скоростью. Расчетное торможение, выполненное до встречи с плазменным выбросом звезды, было полностью сведено на нет последующим ускорением, а взрывы на втором и четвертом двигателях отклонили корабль по направлению.
Манаев хмурил брови. О ремонте двигателей до спада наведенной радиации не могло быть и речи, но и коррекция с одним двигателем была задачей не из легких. И все же другого выхода не оставалось. Необходимо было удержаться хотя бы на удаленной орбите от четвертой, чтобы впоследствии произвести ремонт двигателей и энергосистемы.
— Что будем делать?
Первый штурман почесал кончик носа.
— Если переключить энергосистему первого на вспомогательные, может что-то получиться.
— Далеко?
— Наоборот, достаточно близко, я бы сказал, на пределе. Все зависит от мощности атмосферы. Если она того же порядка, что и на Земле, то удаление в пятьсот километров там не грозит никакими последствиями, если больше — может начаться автоторможение. Все-таки планета чуть крупнее нашей, да и сила тяжести на одну десятую больше.
— Значит, Вадим, риск все-таки есть.
— Что поделаешь?
— А другие варианты?
— Либо не вписываемся и проходим мимо, либо врезаемся в лучшем случае в атмосферу.
Манаев включил общую связь.
— Степан Иванович, вы не могли бы уточнить модель атмосферы и определить, какова ее мощность.
Елагин поднял голову, помолчал.
— А нельзя ли немного развернуть корабль, чтобы провести наблюдения сейчас, с более близкого расстояния?
— Нельзя, Степан Иванович. Тогда мы потеряем единственную траекторию, которая ведет нас к четвертой, а уходить в глубокий космос в нашем положении тоже страшновато. Центральный энергоблок разрядился. Выброшен аварийной системой весь концентрат. То же, видимо, произошло с блоками второго и четвертого двигателей. А без запасов энергии да еще при трех неисправных двигателях... Страшновато, Степан Иванович. На планете мы, по всей вероятности, найдем сырье для концентрата, на худой конец у нас есть два комплекта двигателей, словом, если сядем на ближайшую орбиту, наши дела могут завершиться достаточно благополучно и после такой передряги.
— Тогда, может, мне пройти в основной астрофизический отсек? Там обзор позволяет.
— К сожалению, Степан Иванович, там зона центрального и радиация три сверх порога.
— Люди же работают.
— За полчаса работы почти трое суток на восстановление? Нет, Степан Иванович, такой риск не допустим, тем более в ваши годы. К тому же ваши расчеты понадобятся нам через сутки. Давайте приближенную модель.
— Ну что ж. Пусть будет по-вашему. Получается зона торможения до трехсот. Разряженное поле до шестисот.
— Да помощнее матушки,— огорченно крякнул первый штурман.— Как бы нам не того... не скапуститься.
— Ты же давал пятьсот.
— Не я давал. Расчет таков, а погрешности?
— Посадка в таком состоянии...— с сомнением пробормотал Манаев.— И внезапно он почувствовал, как вспотели его руки... Но тут же переборол себя.
— Считай точнее. Сколько у нас до начала торможения.
— Десять — шестнадцать.
— Десять минут, это все-таки кое-что. Считай! Шумский быстро, как опытный пианист, заиграл на клавишах, вводя исходные данные.
— Ну?
— Четыреста пятьдесят семь.
— Возможное отклонение?
— Максимально тридцать шесть.
Манаев облегченно вздохнул.
— Норма, Вадим. Впишемся! Сколько до расчетного?
— Три и сорок одна.
— Поехали, Вадим.
Корабль подрагивал от неравномерной нагрузки. Дополнительные двигатели хотя и уравновешивали работающий на малой мощности третий основной, но все же не настолько, чтобы полностью ликвидировать отклонение от курса. На этом и был построен расчет Шумского. Постепенно корма смещалась в сторону приближающейся планеты...
Теперь, когда все вошло в норму, Манаев позволил себе расслабиться. Он больше, чем кто-либо другой, понимал, что главные трудности впереди, хотя замена двух основных двигателей в открытом космосе тоже не подарок. Впрочем, хорошо еще что в космосе, а не в условиях тяготения, где эта задача вообще не имела решения... Может быть, после осмотра удастся привести в порядок и первый, который вряд ли сильно пострадал, так как был не в рабочем положении и энергоканалы к нему были перекрыты. Вероятно, его лишь слегка задело при взрыве четвертого... Эти рассуждения успокаивали, но Геннадий Петрович шестым чувством угадывал, что скорее всего их неудачи на этом не кончились. Он снова и снова возвращался к последнему заседанию, когда нетерпеливые ученые предложили идти к планете — оверсан, в опасной близости к здешнему солнцу. У него не было оснований не доверять главному астрофизику, человеку с большим опытом и чрезвычайно осторожному в суждениях. Если они решили, что вероятность вспышки одна миллионная, то это не ошибка в расчетах, а скорее ошибка моделирования. Да, близость цели расслабила людей, притупила бдительность. Ведь говорил же Варварин о лазерном эффекте... Хотя он и не специалист, но, видимо, интуиция у него развита. А какая вероятность с моделью Варварина? Капитан включил рубку астрофизиков.
— Рэм Лазаревич, посчитайте, пожалуйста, вероятность выброса при модели Варварина.
У Левина обиженно дрогнули губы:
— Хорошо, Геннадий Петрович. Только вы зря... Всю ответственность за аварию несу я.
Манаев нахмурился.
— Вашей ответственности никто с вас не снимает, так же как и с нас,— жестко добавил капитан,— но я имею право на полную информацию.
— Извините, я подумал...
— Не надо плохо думать о своих товарищах, Рэм Лазаревич.
Капитан отключил видеосвязь.
— Обижается старик,— подмигнул Шумский,— боится, что мы с ним разделим недобрую славу?
— Делить так и так придется,— хмуро заметил Манаев,— он подумал, что мы хотим подстраховаться.
Уши первого штурмана покраснели, а сам он заерзал в пилотском кресле.
— Ну, это уже черт знает что!
— Ладно, Вадим, не принимай близко к сердцу. У него самого скрэги на душе скребут.
Шумский зябко поежился.
— Ты уж скажешь, Петрович. Дались тебе эти чертовы скрэги...
— Извини, я и забыл, что тебе пришлось побывать у них в лапах,— поморщился от своей бестактности капитан.