К счастью, Валландер тем утром хотя и сунул под дулом пистолета картеровскую карточку в прорезь банкомата, но код не набрал. Поэтому ничего особенного не произошло, если не считать, что несколько сконских банкоматов в тот понедельник вдруг необъяснимым образом забарахлили. Некоторые пришлось отключить, однако проверка не выявила никаких дефектов. Потом все вдруг снова заработало нормально. На заключительном этапе расследование и его итоги, мало-помалу приобретавшие все более четкие контуры, были окружены строжайшей секретностью.
С убийствами Сони Хёкберг, Ландаля и Линдфельдт в целом удалось разобраться. Фу Чжэн покончил с собой. Возможно, тайная организация предписывала своим членам ни под каким видом не сдаваться в руки полиции. Этот вопрос так и останется открытым. Картера застрелил Валландер. Но зачем Соню Хёкберг бросили под высокое напряжение и каким образом к Фальку попал чертеж одного из важнейших объектов «Сюдкрафта», они установить не сумели. Зато отчасти разрешили загадку с калиткой и дверью силовой подстанции. Благодаря настойчивости Ханссона, который выяснил, что когда линейный монтер Муберг на неделю уезжал в отпуск, в его доме побывал кто-то посторонний. Ключи не пропали. Тем не менее Ханссон считал, что взломщик приходил именно ради ключей, сделал слепок, а позднее, видимо за очень большие деньги, выкупил у американского производителя соответствующие дубликаты.
В паспорте Юнаса Ландаля, который они нашли, обнаружились визовые отметки, свидетельствующие, что через месяц после взлома у Муберга парень выезжал в США. Тут, наверно, и пригодились деньги, украденные из банков Франкфурта и Марселя. Разрозненные нити с трудом, одна за другой, вплетались в общую картину. В частности, оказалось, что Тиннес Фальк имел в Мальмё приватный почтовый ящик. Зачем он говорил Сив Эрикссон, будто перевел свою корреспонденцию на ее адрес, дознаться не удалось. Журнал Фалька и отрезанные пальцы тоже не отыскались. Зато патологоанатомы однозначно пришли к выводу, что Фальк в самом деле умер естественной смертью. Хотя и не от инфаркта миокарда. Энандер был прав. Фальк скончался от кровоизлияния в мозг, диагностировать которое оказалось весьма непросто. Касательно убийства таксиста в конечном счете сомнений тоже не осталось. Причиной его стала безрассудная жажда мести, обуревавшая Соню Хёкберг. Девушка отомстила, хотя и заместительно. Почему она не напала на того, кто над ней надругался, а обратила свою ярость на его ни в чем не повинного отца, никто удовлетворительно объяснить не сумел. Не удалось разобраться и в странном равнодушии Эвы Перссон, при том что был проведен детальный анализ ее личности и окружения. Однако полиция убедилась, что удары ножом и молотком нанесла не она. Разъяснился и еще один вопрос, на который долго не было ответа. Эва Перссон действительно изменила свои показания просто потому, что не хотела брать на себя ответственность за то, чего не совершала. И делая это заявление, она не знала, что Сони Хёкберг нет в живых, а действовала исключительно из чувства самосохранения. На вопрос о том, что ждет Эву в будущем, никто ответить не мог.
Иные нити вплетаться в общую картину упорно не желали. В один прекрасный день Валландер нашел у себя на столе пространный отчет Нюберга, где во всех подробностях были изложены доказательства, что пустая сумка, найденная в каюте польского парома, действительно принадлежала Ландалю. Насчет того, куда девалась одежда или другое возможное содержимое сумки, Нюберг ничего сказать не мог. Вероятно, в попытке затруднить опознание убитого Хуа Ган выбросил все за борт. В итоге нашли только паспорт Ландаля. Валландер со вздохом отложил отчет в сторону.
И все же самым важным было детально разобраться с Картером и Фальком. Как выяснилось, эти двое строили далеко идущие планы. Атака на финансовые системы знаменовала собой лишь начало, они уже готовили очередной шаг - нападение на ключевые центры энергоснабжения. И в тщеславии своем не устояли перед соблазном обозначить собственное присутствие. Именно поэтому Картер, к примеру, велел Хуа Гану подложить в ячейку морга электромагнитное реле, похитить труп Фалька и отрезать у него два пальца. В жутком мире, где Картер и Фальк были сами себе богами, определенно угадывались обрядово-религиозные черты.
Размышляя о жестокости и бредовых амбициях этих сверхчеловеков, Валландер не мог отделаться от впечатления, что Картер и Фальк выявили кое-что очень важное: общество, в котором они жили, было намного уязвимее, чем казалось.
И еще одно Валландер вполне осознал за минувшие недели. В будущем нужны полицейские совершенно иного типа. Конечно, опыт и знания таких людей, как он сам, вовсе не устарели. Просто есть области, какими они не владеют.
Если смотреть шире, то он волей-неволей признал, что вправду постарел. А старого пса новым трюкам обучить невозможно.
Поздними вечерами в своей квартире на Мариягатан комиссар часто думал об уязвимости. Общества и себя самого. Каким-то образом они переплетались друг с другом. Свои реакции он пытался осмыслить с двух сторон. Во-первых, общество, развиваясь, претерпевало изменения, которые делали его совершенно чужим, неузнаваемым. В своей работе он постоянно видел, как неистовые силы беспощадно вышвыривают людей на самую обочину жизни. Видел, как молодежь еще в школе теряет веру в себя, как множатся разного рода злоупотребления, ведь он помнил Софию Свенссон, заблевавшую сиденье его машины. В шведском обществе давние трещины расширялись и все время возникали новые, а все более малочисленное благополучное население окружало себя незримыми высоченными стенами, отгораживаясь от тех, что влачили существование на краю мрачной бездны, - от побежденных, растоптанных, безработных.
Параллельно происходила и другая революция. Революция уязвимости. Обществом управляли все более мощные, а одновременно все более хрупкие электронные системы, эффективность которых постоянно возрастала, только вот расплачивались за нее беззащитностью перед силами, целью которых был саботаж и террор.
И наконец, собственная его уязвимость. Одиночество, оскорбленное самолюбие. Сознание, что Мартинссон норовит его обскакать. Робость перед новшествами, которые непрерывно перестраивали его работу и предъявляли особые требования к умению воспринимать перемены и приспосабливаться к ним.
В те вечера на Мариягатан он часто думал, что ему больше не выдержать. Но знал, что должен продолжать. По меньшей мере еще лет десять. Никакого другого выхода у него нет. Он полицейский следователь, практик. Разъезжать по школам с лекциями об опасности наркотиков или учить детсадовских малышей правилам дорожного движения - нет, это не его стихия. Он не сможет существовать в таком мире.
В час дня совещание закончилось, можно передавать дело прокурору. Но под суд никто не пойдет, виновных нет в живых. Правда, на столе у прокурора лежал проект документа, на основании которого будет повторно возбужден процесс против Карла-Эйнара Лундберга.
После совещания, около двух, Анн-Бритт пришла к Валландеру с известием, что Эва Перссон и ее мамаша отозвали свой иск. Комиссар конечно же почувствовал облегчение. Но, по сути, не удивился. Хотя он весьма скептически относился к шведскому правосудию, в данном случае у него не было сомнений, что правда о случившемся в допросной непременно восторжествует.
Они сидели в кабинете, говорили о возможности перейти в контратаку. Анн-Бритт считала, что это необходимо. В первую очередь ради чести мундира. Но Валландер не соглашался. Твердил, что лучше всего тихо похоронить эту историю.
После ухода Анн-Бритт Валландер долго сидел у стола. В голове царила пустота. Потом встал, пошел за кофе.
На пороге кафетерия он столкнулся с Мартинссоном. Все эти дни его одолевала странная нерешительность, совершенно ему несвойственная. Обычно он безбоязненно вторгался прямо в очаг конфликта, однако случившееся между ним и Мартинссоном было сложнее и глубже. Дело шло об утраченной общности, о предательстве, о конце дружбы. И сейчас, встретившись с Мартинссоном, он вдруг понял: время пришло. Откладывать разговор больше нельзя.