Время только-только близилось к одиннадцати. Ладно, разговор с Мартинссоном можно пока отложить. Глядишь, негодование остынет, и суждения станут трезвее, объективнее. Сейчас лучше навестить семейство Хёкберг. Попутно он вспомнил еще одно дело, о котором забыл, а связано оно было с первым его визитом к Хёкбергам. Заехал в видеопрокат, где намедни поцеловал замок. На сей раз ему повезло, он получил-таки кассету с тем фильмом, где играл Аль Пачино. Поехал дальше и вскоре припарковал машину возле дома Хёкбергов. Входная дверь открылась, прежде чем он нажал кнопку звонка.
- Я видел, как ты подъехал, - сказал Эрик Хёкберг. - Первый раз час назад, но тогда ты сразу опять отчалил.
- Кое-что случилось, надо было разобраться.
Они вошли в дом, объятый тишиной.
- Вообще-то я хотел поговорить с твоей женой.
- Она наверху. Отдыхает. Или плачет. Или то и другое разом.
Лицо у Эрика Хёкберга посерело от усталости, глаза были красные, воспаленные.
- Сынишка опять ходит в школу. И так оно лучше.
- Мы все еще не знаем, кто убил Соню, - сказал Валландер, - но очень надеемся схватить убийцу.
- Я считал себя противником смертной казни. Но теперь уже сомневаюсь. Обещай, что этот мерзавец и близко ко мне не подойдет. Иначе я не ручаюсь за последствия.
Валландер обещал. Эрик Хёкберг пошел наверх. Комиссар в ожидании прохаживался по гостиной. Среди гнетущей тишины. Минут через пятнадцать послышались шаги. Вернулся Эрик Хёкберг. Один.
- Она очень устала. Но сейчас спустится.
- Извини, разговор не терпит отлагательства.
- Да мы понимаем.
Оба молча ждали. Внезапно она возникла на пороге, вся в черном, босая. Рядом с мужем совсем маленькая. Валландер пожал ей руку, извинился за беспокойство. Она пошатнулась, села. Чем-то похожа на Анетту Фредман, подумал Валландер. Еще одна мать, потерявшая ребенка. Сколько же раз он находился в такой вот ситуации, вынужденный задавать вопросы, бередить мучительные раны.
Нынешняя же ситуация была вообще хуже некуда. Мало того что Соня погибла. Ему придется расспрашивать об акте насилия, который, возможно, произошел гораздо раньше.
Как бы поделикатнее начать? - думал он и в конце концов сказал:
- Чтобы поймать преступника, отнявшего у Сони жизнь, мы должны обратиться к прошлому. Есть одно событие, о котором мне необходимо узнать побольше. И вероятно, только вы можете рассказать, что, собственно, случилось.
Хёкберги внимательно смотрели на него.
- Давайте вернемся на три года назад. В девяносто четвертый или девяносто пятый. Вы не припомните, не случилось ли тогда с Соней что-нибудь необычное?
Женщина в черном говорила едва внятно. Валландеру пришлось наклониться, чтобы расслышать ее слова.
- Что ты имеешь в виду?
- Ну, скажем, она пришла домой и выглядела так, будто с ней что стряслось. Была в синяках…
- Однажды она сломала стопу.
- Ушибла, - поправил Эрик Хёкберг. - Не сломала, а ушибла.
- Я имею в виду скорее синяки на лице или теле.
- Моя дочь ни перед кем в этом доме нагишом не появлялась! - неожиданно объявила Рут Хёкберг.
- Или, может, она была возбуждена. Либо подавлена.
- У нее вообще резко менялось настроение.
- Значит, ничего особенного вы не припоминаете?
- Не понимаю, почему ты задаешь такие вопросы.
- Он должен, - сказал Эрик Хёкберг. - Это его работа.
Мысленно Валландер поблагодарил его.
- Я не помню, чтобы она когда-нибудь приходила домой в синяках.
Комиссару стало невмоготу топтаться на одном месте:
- Мы располагаем сведениями, указывающими на то, что в означенное время Соня была изнасилована. Но в полицию она не заявила.
Рут Хёкберг вздрогнула:
- Это неправда!
- Она не говорила об этом?
- Что ее якобы изнасиловали? Никогда! - Рут беспомощно рассмеялась. - Кто смеет утверждать такое? Это ложь! Чистейшая ложь!
У Валландера возникло ощущение, что она все-таки что-то знала. Или догадывалась. Слишком уж резко возражала.
- Тем не менее многое говорит за то, что насилие действительно имело место.
- Кто смеет утверждать такое? Кто клевещет на Соню?
- К сожалению, этого я сообщить не могу.
- Почему? - резко бросил Эрик Хёкберг.
Видимо, накопившаяся ярость внезапно выплеснулась наружу.
- Тайна следствия.
- Что это значит?
- До поры до времени мы обязаны защищать своих информантов.
- А кто защитит мою дочь?! - выкрикнула Рут Хёкберг. - Она умерла. Ее никто не защитит!
Похоже, разговор выходит из-под контроля, подумал Валландер. Зря я не поручил это Анн-Бритт. Эрик Хёкберг успокаивал жену, она расплакалась. Н-да, сущий кошмар.
Немного погодя он все же сумел продолжить свои вопросы:
- Стало быть, она никогда не говорила, что ее изнасиловали?
- Никогда.
- И никто из вас не замечал в ней ничего необычного?
- Да разве ее поймешь?
- Вот как?
- Она была очень самостоятельная. Часто сердилась. Хотя, наверно, это свойственно всем тинейджерам.
- Сердилась на вас?
- Большей частью на младшего брата.
Валландер вспомнил свою единственную беседу с Соней. Она тогда жаловалась на брата, который вечно рылся в ее вещах.
- Давайте вернемся в те годы, девяносто четвертый и девяносто пятый, - сказал он. - Она приехала из Англии. Вы ничего не замечали? В смысле, ничего внезапного, неожиданного?
Эрик Хёкберг вскочил так стремительно, что даже стул опрокинул:
- Однажды вечером она пришла домой с разбитым лицом, рот и нос в крови. Было это в феврале девяносто пятого. Мы спросили, что случилось, но Соня отвечать отказалась. Одежда у нее была перепачкана, сама она явно испытывала шок. Мы так и не узнали, что произошло. Позднее она сказала, что упала и расшиблась. Теперь-то я понимаю, она лгала. Да, теперь, когда ты говоришь, что ее изнасиловали, я понимаю. Так чего ради мы-то сейчас врем, изворачиваемся?
Женщина в черном опять заплакала, пытаясь сквозь слезы что-то сказать. Валландер не мог разобрать слов. Эрик Хёкберг прошел в свой кабинет, сделав комиссару знак следовать за ним.
- От нее ты сейчас больше ничего не добьешься.
- Оставшиеся вопросы я могу задать тебе.
- Вам известно, кто ее изнасиловал?
- Нет.
- Но вы кого-то подозреваете?
- Да. Однако имя я назвать не могу.
- Это он убил ее?
- Вряд ли. Однако выяснение данного обстоятельства поможет нам понять случившееся.
Эрик Хёкберг помолчал, потом сказал:
- Был конец февраля. Шел снег. К вечеру все кругом побелело. А она шла домой, обливаясь кровью. Наутро в снегу виднелся кровавый след. - Казалось, им вдруг овладела та же беспомощность, что и женщиной в черном, которая сидела в гостиной и плакала. - Я хочу, чтобы вы поймали этого негодяя. Он должен понести наказание.
- Мы сделаем все возможное, - ответил Валландер. - Мы поймаем преступника, но нам нужна помощь.
- Ты должен понять ее, - сказал Хёкберг. - Она потеряла дочь. И для нее невыносимо думать, что еще раньше Соня стала жертвой такого ужасного надругательства.
Конечно, Валландер вполне ее понимал.
- Итак, конец февраля девяносто пятого года. Ты еще что-нибудь помнишь? Парень у нее тогда был?
- Мы никогда понятия не имели, чем она занималась.
- Ну, может, к дому подъезжали машины? Может, ты видел ее с каким-нибудь мужчиной?
Глаза Хёкберга опасно сверкнули.
- С мужчиной? Ты только что говорил о парне!
- Для меня это одно и то же.
- Значит, над ней надругался взрослый мужчина?
- Я же сказал, что не вправе отвечать на твои вопросы, - вздохнул Валландер.
Хёкберг махнул рукой:
- Я сообщил все, что знаю. А теперь мне надо вернуться к жене.
- Перед уходом я бы хотел еще разок взглянуть на Сонину комнату.
- Там все как раньше. Без изменений.
Хёкберг исчез в гостиной. Валландер поднялся наверх. В комнате Сони у него опять возникло то же ощущение, что и в первый раз. Эта комната принадлежала ребенку, а не почти взрослой девушке. Он открыл дверцу гардероба. Афиша на месте. «Адвокат дьявола». Кто же этот дьявол? - подумал он. Тиннес Фальк повесил вместо иконы собственный портрет. А на дверце Сонина гардероба пришпилен дьявол. Однако Валландер никогда не слыхал, чтобы истадские юнцы увлекались сатанизмом.