— Крысам раздолье, — бросила Бенита.
— У нас в реке есть водяные крысы, — вставил Роберт.
— Тсс! — остановила его старуха и снова обратилась к вежливо слушавшему ее Молларту — Искусственное удобрение тоже помогло, не без этого. Зять все новшества знал, не хотел землю обрабатывать по старинке, читал всякие книги.
— В реке ужасно много водяных крыс, — вздохнул Роберт. Так как ему не раз разъясняли, что во время еды разговаривать нельзя, он торопливо объявил Бените: — Я сыт, — и похлопал себя по животу.
— Можешь встать, — разрешила старая хозяйка.
Каарел взял предложенную Моллартом сигарету, потер свой заросший подбородок и, не глядя на Минну, пробурчал:
— Картошку бы еще убрать.
— Зря беспокоишься, отец! Пройдет через Рихву война, бомбами покорежит поля, картофелины полетят на крышу и, точно градины, скатятся оттуда в кучу под навесом, — одним духом выпалила Бенита и уголком глаза взглянула на старуху.
Минна фыркнула.
— Война ли, мир ли, — серьезно промолвил Каарел, — люди-то все равно есть хотят, камень — его на зуб не положишь.
Затянувшийся разговор начал раздражать Бениту и, воспользовавшись минутным молчанием, она встала.
Быстро убрав со стола, она сложила посуду в таз, стоявший на плите, и налила в него из кастрюли горячей воды. Старуха тоже встала и сняла с крючка длинное льняное полотенце. Бенита схватила с плиты ковшик, и Молларт, следивший за ее движениями, только сейчас заметил, что пустые ведра из-под воды стояли на ящике для дров, всунутые одно в другое.
Молларт мог в очередной раз убедиться, как прекрасно налажено хозяйство на этом хуторе: из крана, который находился в углу кухни, в ковшик журча побежала вода.
Молларт разглядывал обитателей Рихвы. У всех у них снова был замкнутый и озабоченный вид. И у Бениты, которая ставила посуду на решетку, чтобы дать стечь воде; и у Каарела, разглядывавшего в оконном стекле свое кривое отражение; и у Минны, вытиравшей тарелки. Даже Роберта, казалось, одолевали мрачные мысли, он сидел на чурбачке перед плитой, подперев кулаком щеку, и гладил по блестящей шерсти кота, того самого, которому Бенита во время вечерней дойки нацедила молока из коровьего вымени прямо в рот.
«Странно, — подумал Молларт, — что за столом никто ни разу не заговорил о муже Бениты, нынешнем хозяине Рихвы».
емнота сгустилась, окутав все вокруг плотной завесой, как бы сплетенной из волос. Недруг отца Каарела — ясень, который рос на краю поля, шевелил ветвями и, казалось, танцевал и двигался перед Бенитой, мешая ей идти. Бенита наткнулась на колючую проволоку и долго шарила рукой, пока наконец не нашла лаза, ведущего на выгон. Нечаянно сбившись с тропы, Бенита продиралась дальше сквозь кусты. Она несколько раз споткнулась, хотя только что за столом свекровь Минна хвасталась, какими ровными стали рихваские земли после того, как был сделан закрытый дренаж.
Сегодня она и в самом деле запаздывала. Плутая в темноте, Бенита проклинала про себя незнакомца, по вине которого так затянулся ужин. Однако больше всего она досадовала, разумеется, на свекровь. В минуты душевного упадка Бените начинало казаться, что и она разделяет безрадостную судьбу своего отца Каарела — гнуть спину до ломоты в костях. Едва справишься с одним делом, как уже на тебя наваливаются новые заботы и хлопоты. Рихваский хутор своими цепкими корнями и корешками, расползающимися во все стороны, оплетал тех, кто служил ему, связывая их по рукам и ногам. Добро бы Бенита могла управлять хутором и вести дела как полноправная хозяйка. Но поперек дороги ей стояла свекровь. И хотя заботы о хуторе давно уже лежали на плечах Бениты, она не имела права сказать отцу: «Выкорчуй этот проклятый ясень — и дело с концом!»
Бениту всегда раздражало, когда отец, подобно рабочему волу, хотел сбросить с себя несносное ярмо. Ему это никогда не удавалось. Вечно ему приходилось мириться со своей долей. Правда, в последнее время старик чаще ворчал просто так, лишь бы позлить Минну.
Каарел работал через силу, так как Йосся, хозяина Рихвы, мало интересовали дела и заботы хутора.
И, разумеется, львиную долю своей досады Бенита заочно обрушивала на Йосся.
Бенита не знала человека, который звал бы ее мужа Йоссепом. Все только — Йоссь да Йоссь. Бывало, встретятся ей в поселке знакомые и с усмешкой спрашивают, как, мол, поживает Йоссь.