Бенита ухватилась за гладкий ствол ольхи, раскинувшей свои ветви далеко над водой, для равновесия подняла корзину повыше и левой ногой ступила на первый камень. Впрочем, угоди Бенита в воду, она бы не испугалась. Река была не особенно глубокой, хорошему пловцу пара пустяков добраться до другого берега. Вот только содержимое корзинки подпортилось бы, и тащись тогда домой за новой провизией.
Бенита запаздывала и поэтому с большой осторожностью переступала с камня на камень.
Посередине реки на отмели росли камыши, цепляясь за них, легче было перепрыгивать с камня на камень. Наконец Бенита достигла валуна, на котором можно было даже посидеть, не боясь замочить подол платья. Правда, удовольствия такое сидение не доставляло, кругом холодная вода, однако Бенита все-таки на минутку присела. Больше для того, чтобы проверить свою смелость и присутствие духа — не каждая из этих деревенских женщин была бы способна в темную осеннюю ночь сидеть в одиночестве посреди реки!
Внезапно Бенита почувствовала голод, хотя совсем недавно встала из-за стола. Сунув в рот кусочек жаркого, она едва удержалась, чтобы еще раз не запустить руку в корзинку.
Бенита сидела неподвижно, прислушиваясь к монотонному плеску свинцовой воды. Ни птичьих голосов, ни дуновения ветра. Весной и летом было просто наслаждением совершать эти вечерние вылазки — все в природе ликовало, теперь же при мысли о затяжных дождях становилось не по себе. Хорошо, что осенние дожди еще не начались, иначе пришлось бы идти кружной дорогой через мост, потому что достаточно было одного ливня, чтобы камни на стремнинах исчезли под водой.
Бенита встала и продолжала путь. Шагов десять еще, не больше! Прекрасная обувь — постолы, можно всей ступней опереться на камень или, скрючив пальцы ног, зацепиться за какой-нибудь выступ.
Работая в поле или в огороде, Бенита, бывало, распрямив спину, с тихим изумлением смотрела на свою обувь и одежду. В такие минуты ей казалось невероятным, что на выпускном вечере в колледже она щеголяла в кружевном платье и атласных туфельках. Теперь, в прохладные или дождливые дни, она натягивала на себя старый мужнин пиджак с обтрепанными рукавами и отвисшими, словно свиные уши, лацканами.
До сарая оставалось теперь совсем немного.
Только в такой отдаленной лесной деревне можно было позволить себе прятаться в столь доступном для всех месте. Хотя скрывавшихся мужчин и называли «лесными братьями», фактически они жили на сенокосе койгиского Арведа. Впрочем, было бы не совсем правильно называть этот отрезанный от государственного леса участок сенокосом. Он лежал далеко от койгиских строений, и батрак редко когда приходил сюда с косой. Другое дело, если на культурные луга обрушивалась засуха. Койгиский хозяин любил утверждать, что дешевле удобрить землю поблизости от дома и снять с нее урожай, нежели косить стебельки за рекой. Осенью сорокового года он без всякого сожаления дал отрезать от своих заречных угодий участок своему батраку, новоиспеченному хозяину Юри. Махнув рукой, Арвед сказал, дескать, едва ли батрак запретит ему возить оттуда дрова.
Таким образом, ранней весной следующего года батрак Юри переехал в этот самый сарай, где сейчас скрывались «лесные братья», перевез жену, детей и стал налаживать новую жизнь. На это стоило посмотреть. Вдоль стены Юри набил нары из жердей, перед дверью сложил из камней очаг и соорудил над ним навес из еловых веток, защищающий от дождя. Лето выдалось жаркое, ветки то и дело приходилось менять — хвоя осыпалась и крыша редела. В деревне смеялись, что новоземельцы кормят своих детей супом из еловых игл, которые подобно манне небесной сыплются прямо в котел.
Много ли они успели сделать за пол-лета — очистили лоскуток земли от деревьев и кустарника, построили за сараем хлевок для коровы и лошади — этот Юри ведь не был Юркой из Пыргупыхья[6]. Война быстро прошла через те края, и, когда подули резкие осенние ветры, Юри перебрался обратно в Койги. Его корова заняла привычное место в койгиском хлеву, и до того, как дороги окончательно раскисли, Юри привез хозяину несколько возов дров. Другие хуторяне, которые нельзя сказать чтоб были богаты, но которые все же имели за душой свои двадцать гектаров хорошо обработанных полей, предвидели, что из планов Юри ничего путного не выйдет. Не те времена, одного желания было мало для того, чтобы наладить хозяйство. Бобыль — он бобылем и останется, говорили они с презрением, если нет у тебя необходимых орудий, удобрения и хороших построек, лучше и не берись хозяйничать на земле. Не зря ведь народ разводил племенной скот, приобретал машины и ходил в народный дом послушать речи умных людей. Хочешь иметь с хозяйства доход — трать деньги, заглядывай в книги, одной голой силой тут не прошибешь.
6
Речь идет о герое произведения классика эстонской литературы А.-Х. Таммсааре «Новый нечистый из Пыргупыхья».