Он повернул голову и увидел жалкую старушонку в залатанном мужском пиджаке, на котором не хватало половины пуговиц. Из-под болтающейся юбки высовывались галоши, подвязанные к ноге крест-накрест пеньковой веревкой, чтобы при ходьбе они не соскользнули с ног. Голову старухи покрывала полосатая шаль, на одной руке была надета пестрая варежка.
— Чего гримасничаешь! — рассердилась старуха. — Будто не знаешь Випси.
— Не знаю, — смутился мужчина, словно чувствуя себя виноватым, что никогда не встречал никого с подобным именем.
— Э-эх ты! — хихикнула старуха. — Брось дурака валять.
Мужчина осторожно слез с телеги и подошел к старухе поближе. Он заметил, что ее желтоватая, наголо обритая голова напоминает брюкву.
— Нет, не знаю, — твердо повторил мужчина, надеясь, что странная старуха уйдет.
— Позапрошлым летом я тебе показывала, как Пауль и Паулине ходят на прогулку, — не переставая противно хихикать, сказала старуха. — Сам же еще обещал взять меня в арти-истки, только сперва надо было то ли пройтись по морозу, то ли принять ванну, то ли… Гляди-ка, запамятовала.
Старухе стало жаль себя, и она пустила слезу.
— Я так и не стала арти-исткой, — робко сказала она и высморкалась в кружевной платок, который вытащила из внутреннего кармана засаленного пиджака.
— Там без конца дают сладкий суп, — вздохнула старуха. — Хотят избавиться от нас. Глядишь, снова кто-нибудь околеет и сразу — в яму. В этом году не достать было досок на кресты, — покачала головой старуха и оглядела носки своих галош.
Мужчина поглубже надвинул на глаза кепку — так лучше было наблюдать за незнакомой старухой.
— Так ты, правда, не помнишь, как Пауль и Паулине ходят на прогулку? — удивилась старуха. — Не я одна, значит, все забываю! То ли идти в ванну, то ли на мороз, а может, надо было притащить в комнату цветы черемухи? Черемуховый снег, — хихикнула старуха. — Оркестр заиграл, ну прямо-таки загрохотал, и я захлопнула рот, точно переплет библии! — С этими словами старуха начала пятиться и пятилась до тех пор, пока ее пятки не соскользнули с межи, в картофельное поле.
Мужчина решил, что полоумной старухе наскучило болтать и она сейчас уйдет.
— Смотри внимательно и запоминай! — крикнула старуха мужчине и подняла к небу указательный палец.
— Я смотрю, — пробормотал мужчина, чтобы успокоить старуху.
— Вот так, вот так, — пришла в возбуждение старуха, словно охваченная сценической лихорадкой. — Пауль идет ме-едленно и припадает на правую ногу. Как опустит ногу, так скажет: сожалею. Как поднимет — скажет: о сделке. О сделке сожалею. Понял?
Старуха с головой, похожей на брюкву, копируя кого-то, заковыляла по направлению к мужчине. Она брела, подражая какому-то Паулю, который, ступая на больную ногу, почему-то говорил, что сожалеет о сделке.
Продемонстрировав, как ходит Пауль, Випси передохнула и снова отошла к краю картофельного поля.
— А теперь гляди, как ходит Паулине! — взвизгнула старуха. — Гляди, у Паулине левое колено выскакивает из чашечки. Но она очень проворная женщина и знай себе шпарит дальше. Как только нога подвернется, она звонко-звонко протараторит: что сделано — то сделано, что сделано — то сделано!
Изображая Паулине, старуха подошла к мужчине, беззвучно хлопнула в ладоши — пестрая варежка заглушила звук — и расхохоталась.
Мужчина, на которого полоумная действовала угнетающе, сказал:
— Ну, мне пора.
— Куда? — опешила старуха.
— На выгон, за лошадью.
— Нет, нет, — испуганно вскрикнула старуха, и голос ее на этот раз прозвучал отчаянно и глухо.
Мужчина остался на месте.
Теперь давай играть! — требовательно воскликнула старуха и снова хлопнула в ладоши. Ты будешь Паулем. Но кто-то ведь должен изображать Паулине! Я бы не хотела. Ну, да ладно, любишь кататься — люби и саночки возить.
Старуха схватила мужчину под руку и потащила его.
Он не сопротивлялся и шел прихрамывая, недовольно повторяя, как было велено, что сожалеет о сделке.
— Что сделано — то сделано! — тараторила старуха, припадая на ногу и тычась головой в плечо мужчине.
Затем она внезапно остановилась, высвободила свою руку из-под руки мужчины, пристально поглядела на дым, поднимающийся из трубы дома, и укоризненно, произнесла:
— С тобой неинтересно, ты не умеешь правильно хромать.
— Я не умею правильно хромать! — развеселившись, пробормотал мужчина и заковылял к телеге, собираясь отдохнуть там.
А полоумная старуха тем временем уже открывала ворота. Она потеряла всякий интерес к сидевшему в телеге незнакомцу. Зато, приближаясь к дому, она что есть мочи закричала: