- Вы, не будете возражать, если я вас провожу?
- Если это не жест делового этикета, а ваше желание?... - Лилия лукаво посмотрела на меня.
- Это не жест. Мне действительно будет приятно, - поторопился я её убедить.
- Только предупреждаем, что живём, мы не близко. И, к тому же, мы девушки серьёзные, и не приглашаем молодых людей, с которыми только что познакомились, к себе домой, на кофе. - Заявила Лилия, наигранно строгим тоном.
Лена с трудом сдерживалась, чтобы скрыть, то и дело пытающуюся вырваться улыбку.
- Я, собственно говоря, и не рассчитывал, - ответил я девушкам. - Но, думаю, это не лишает меня надежды, договориться о следующей встрече, в удобное для вас время?
Девушки рассмеялись. И Лилия, запрыгивая в подошедшее маршрутное такси, протянула руку Лене, а мне сказала:
- Посмотрим на ваше поведение...
Возмездие
Боль исчезла,... появилось сияние. Она не чувствовала своего тела и осознавала, что стремительно поднимается вверх. Марфа парила в ярком золотом свечении, проникая в его ласковое тепло. Так хорошо... как не было никогда... Я свободна! Наконец-то свободна, как песня, льющаяся из ниоткуда.
Сквозь источник сияния, от которого изливались ослепительные лучи, она различала силуэт. Он... Он... Это был он. Улыбаясь, он протянул к ней руки.
Вот сейчас, она попадёт в его объятья и, уже они не расстанутся никогда.
Вместе...
Марфа протянула к нему свои руки.
Наконец-то...
Холодная чёрная рябь заградила его от неё. И ужасная боль вырвала её из объятий лучистого света. Тело налилось серой свинцовой тяжестью. В висках нестерпимо рвались натянутые струны. Горящее пламя и ледяной озноб сводили её с ума.
Что это?...
Ад?...
Марфа открыла тяжёлые веки.
Да.
Это был ад...
Перед ней стоял склонившийся лейтенант и хлопал её по щекам.
- Берданкин!... Еще воды!... И зови фельдшера, твою мать... - орал капитан, доставая из кармана галифе пачку Казбека.
Она лежала на полу не в силах поднять головы. Разбитые в кровь губы надулись и собирались вот-вот лопнуть. Во рту язык ощупывал обломки передних зубов. К груди подступила тяжёлая тошнота.
В комнату прибежал сутулящийся фельдшер. Хмель, совсем начисто выветрился из его головы. И его теперь трясла нервная и лихорадящая дрожь.
- Что с ней? - бросил небрежно капитан и кивнул в сторону лежащей на полу Марфы.
- Вам виднее гражданин начальник... может, упала? - заикаясь, трусливо лепетал врач.
- Ну, так, делай же что-нибудь. Видишь женщине плохо, а то мы так, и не договорили, - съязвил энкавэдешник.
- А что я могу? У меня всё в деревне осталось, - начал оправдываться фельдшер.
- А не можешь, тогда сгинь отсюда, - рявкнул капитан.
- Слизняк. Только спирт казённый жрать, да доносы строчить, горазды, выцедил он сквозь зубы, в след исчезающему врачу, попыхивая дымящейся папиросой
Расплескивая через край воду, в комнату влетел водитель с выпученными глазами.
- Дайте ей воды, - брезгливо с не скрываемым раздражением, бросил ему лейтенант, поднимаясь и отходя в сторону.
Парень взял со стола кружку. Зачерпнул из ведра и направился к Марфе. Присев возле неё на одно колено, он приподнял её голову и попытался влить воду в её окровавленный рот.
Марфа отстранила кружку рукой. Та выскользнула из рук парнишки и с глухим стуком упала на пол и откатилась в сторону, оставляя бегущую дорожку из расползающейся по полу лужи.
Собрав всю свою волю, женщина медленно поднялась. Ноги отказывались её держать. Пальцы рук ежесекундно отстреливали, нестерпимой болью. Опираясь плечом о стену, Марфа, еле-еле передвигая дрожащие в коленях ноги, приблизилась к капитану.
Он стоял, нахально оценивая её своим волчьим взглядом и невозмутимо выпустил упругую струю папиросного дыма прямо ей в лицо.
Их глаза встретились. Капитан ухмыльнулся и хотел уже что-то съязвить. Как почувствовал, что слова так и остались невысказанными. Его язык онемел. А голова начала наполняться нарастающим гулом. Гул усиливался и стремительно набирал обороты. Вены вспухли на его висках и судорожно запульсировали.
Наблюдающие со стороны водитель и лейтенант, не придали этому ни какого значения. Это было похоже, на своего рода игру в гляделки и не вызывало никаких поводов для опасения.
На самом же деле это была дуэль. Дуэль между двумя противниками, лютой ненавистью ненавидящих друг друга. И, похоже, капитан эту дуэль проигрывал. Он чувствовал, что ещё немного и его мозг взорвётся на миллионы крошечных брызг и пузырьков.
Кровь отхлынула со всего тела, для того, чтобы собраться здесь, в грозящий, вот-вот сдетонировать, заряд. Кончики пальцев стали холодными и занемели. Ноги ослабли, стали как ватные и уже начали подгибаться в коленях. Папироса слетела с трясущихся губ, выталкиваемая потоком вырывающейся пены. Голова затряслась, и по всему телу пробежал озноб. Голосовые связки парализовало так, что он не мог даже позвать на помощь. Паническое отчаяние охватило его, и он с огромным усилием отвёл лицо в сторону, чтобы бросить умоляющий взгляд в сторону своих подчинённых.
Первым заметил неладное лейтенант. Он, перемахивая через валяющийся табурет, прыгнул, отталкивая Марфу в сторону. Следом за ним, Берданкин успел подхватить падающего капитана.
Лейтенант прижал Марфу к стене и старался не смотреть ей в глаза.
Марфа удовлетворённо посмотрела на тело своего палача, бесчувственно обвисшее на руках водителя. И выплюнула на пол, загустевшую кровь вместе с крошевом выбитых зубов.
- Ведьма... как пить дать ведьма, - произнёс поражённый водитель, испуганно глядя на безвольное тело капитана.
- Заткнись. Заводи машину и бегом сюда вместе с фельдшером.
Привести капитана в чувство так и не удалось, пришлось везти его без сознания. Обессиленную Марфу, посадили на переднее сидение, а перепуганный фельдшер и лейтенант разместились по бокам полумёртвого энкавэдешника.
После недолгого содержания в застенках областного НКВД, Марфу отправили по этапу. Длинный состав из арестантских столыпинских вагонов, переполненный "врагами народа" и уголовницами, мчался в далёкую Варкуту.
Через неделю после ареста Марфы, ночью к дому фельдшера тихо подъехал чёрный воронок.
Больше сварливого врача-алкоголика никто и никогда не видел.
У капитана НКВД, врачи обнаружили раковую опухоль мозга. После долгих и болезненных мучений, через год он скончался от истощения обессиленного организма.
Кремль
- Сегодня я покажу тебе часть катакомб и разные ходы в них из города, - сказал Дед Илье, когда они сидели за завтраком.
- А ты не боишься, что я вдруг проговорюсь кому-нибудь, и тогда это перестанет быть твоей тайной? - спросил Илья, уплетая с огромным аппетитом пузырящуюся яичницу с подрумяненной ветчиной.
- Нет. Не боюсь, - засмеялся Хранитель. - Во-первых, мы с тобой друзья и ты никому не расскажешь. Во-вторых, допустим, даже если бы ты кому-нибудь и рассказал. Кто поверит в сомнительные россказни беспризорного мальчишки? И, в-третьих, если бы даже кто-то и поверил, то обнаружить это убежище он никогда не сможет. На эти места наведён морок. И все попытки их разыскать, увенчаются только бесплодными скитаниями по заброшенным катакомбам.
- А что такое морок? - спросил Илья.
- Это значит, что на входы в наше убежище наложены чары охранных заклинаний.
- Но ведь этого не может быть. Такое только в сказках бывает, попытался возразить Илья, с видом давно повзрослевшего человека.
- Сказки Илюша, они от слова - сказ. А это никак не противоречит действительности. Просто не знающие люди считают это несуществующими вымыслами. Точно так же как и какой-нибудь представитель не коснувшегося цивилизацией мира, попытался бы осмеять тебя, если бы ты начал рассказывать ему о применяемых у нас телевизорах или телефонах.