Но все это… сопли детства, пустые вздохи.
Больше всего раздражает то, что у меня… У МЕНЯ такой идиллии, как у них, в жизни нет.
И не будет.
Я — выродок. Выродок в семье.
Мой сводный брат, Мигель (еще один экземпляр мудрой, "неземной" идеальности), и тот более похож на моих родителей (хоть и не родной сын), ближе им, чем такой… недоделок, как я.
Вот стараюсь, занимаюсь — и у меня получается.
Учеба, олимпиады, конкурсы…
Но разве это то, что мне нужно?
Я хочу ПОНИМАНИЯ! Хочу ЛЮБВИ! Хочу ДРУЖБЫ!
А в итоге… только осколки, ошметки… или огрызки.
Я — урод. УРОД.
Что же, отныне я буду гнуть эту линию… уже умышленно.
Не такая, другая. Уникальная.
Пусть дурная, ненужная, грубая, глупая, ПРОПАЩАЯ…
УЖЕ НЕ ВАЖНО.
Мизантроп — это не просто слово. И даже не диагноз.
Это — ПРИГОВОР.
Знаете, какая у меня недавно забава появилась?
Соблазняю мужчин… (да, мужчин, на мальчиков… у меня нынче страшная аллергия).
Соблазняю, довожу до кондиции, а затем сбегаю.
Я не сплю с ними, если вы об этом.
Это и есть моя черта.
За нее… ни один урод, не пройдет.
Словно самоубийца… радуюсь остроте ножа, идеальности ровной поверхности лезвия, прочности удавки…
Я играю, играю с огнем.
Кто расстраивается, кто даже плачет.
Кто смеется и хохочет от правды.
Кто унижает…
Кто бьет.
Мне все равно. Все равно. Делайте, что хотите, но меня не получите.
Вот такая у меня игра… в любовь.
Я вырву столько сердец, сколько позволит мне эта жизнь.
Пока не сдохну.
— Жо, может, спустишься вниз? У нас гости.
Пусть подавятся… Какого лешего приперлись?
— Тетя Виттория? Дядя Шон?
— Здравствуй, малая.
— Ч-что ты с собой сделала? — оторопевши, уставилась на меня крестная.
— Вот об этом я тебе и говорила, — тяжело вздохнула мама и печально улыбнулась. — Теперь она у нас — такая…
— А мне нравится, — торопливо вставил слово мой дяденька и крепко обнял за плечи.
Пусть знакома я с ним недолго, чуть больше года (ведь с крестной они поженились совсем недавно, правда, знакомы… давно; в общем, неважно), но за все разы общения — он для меня был настоящей находкой. Хороший друг, приятель. Я иногда для таких… уникальных (в положительном аспекте слова) выделяю в третий пол — ведь негоже такого хорошего человека относить к тем уродам (мужчинам). И да, в том списке еще были отец, брат и дедушка.
Вот и теперь Шон поддержал меня. Кто бы сомневался?
— Полгода отсутствия — и такие перемены. Ты меня пугаешь, Жозе, — все еще недоумевала тетя.
— Ничего, все это к лучшему, — мило улыбнулась в ответ и, едва оторвалась от Шона, тут же принялась расцеловывать свою крестную (и подругу в одном лице; что не говорите… года идут — а она только и молодеет, душой и телом! Теперь мы даже на вид мало чем отличаемся… да, ребята, и такое в жизни бывает!). — Я так скучала.
— Прости, не могли раньше вырваться. Майя рожала. Вот мы всем семейством и поддерживали ее весь этот период.
— И кто на этот раз?
— Опять мальчик, — мило улыбнулась Виттория и закачалась из стороны в сторону, словно школьница, болтая полами платья (я вам еще не говорила, что она слегка безумная? Слегка — плохо сказано. Но именно за это я ее и люблю. Она такой же… недотепок, как и я).
— А вы когда… осмелитесь? — решила подколоть тетушку.
— Так. Стоп, — резкий шаг назад. Меряющий взгляд с головы до ног. — Это точно — моя малышка Жозефина Мария Матуа? Или кто-то иной?
— Иной, — загадочно ухмыльнулась я. — Иной.
… и нынче… уже не малышка (подумалось про себя, так и не вырвавшись наружу, дабы еще больше не травмировать психику близких).
— Ладно, пошлите за стол. Майя передала торт и индейку. Вторая, правда, уже прилично остыла. Но…
— Рассказали? — едва слышно прошептала Виттория моей маме на ушко.
— Еще нет.
— Что рассказали? — наглым образом ошарашила их, обличия… нелепую конспирацию.
Удивленно оглянулись.
Да, да. Жо раньше бы себе такой грубости никогда не позволила (а для меня… такое поведение — это грубость), зато теперь…!
Крестная правильно подметила, я уже — другая.
Так что, дорогие мои… привыкайте.