2
Люди устраивались в глубокие кресла с таким тщанием, словно собирались здесь поспать. Они запихивали в подлокотники круглые картонные стаканы с попкорном, пшикали банками газировки и негромко переговаривались:
— Что за фильм-то? Я слышал чудно сыграно.
— Мой брат ходил. Говорит, этим голливудским аутистам что-то не то пичкают в мозги, если они не могут выразить простейшие эмоции. Ха-ха. А здесь настоящие чувства. Страх, любовь, боль, горечь разлуки, ярость, сострадание. Все такое чистое, совершенное — он остался в восторге.
— Ну что ж. Доверимся твоему брату. Не хотелось бы выбрасывать деньги на ветер…
— Маша! Давай быстрее уже шевелись! Третий звонок был, где тебя носит?
— Успокойся, я афишку купила… Когда погас верхний свет Максим, согнувшись, выбрался из-за тяжелой портьеры и, окинув взглядом зал, увидел четыре свободных места в первом ряду — удача! Будем надеяться, что это не опаздывающие. Смотрители зала уже удалились, и Максим, подрагивая сердцем от адреналина, устроился в кресле. Закрепил чуть великоватый обруч обратной связи на голове и расслабился. Пока шла реклама — ему в голову лезли всякие мысли. В основном «почемучки».
Например, почему великие актеры современности не дают интервью и не показываются на публике? Почему не открывают школы мастерства? Уж он бы устроил Четвертую Мировую, но заставил бы родителей устроить его туда…
Как-то раз он спросил об этом, но отец просто хмыкнул, а мама сказала: «Сынок, тебе пока рано еще думать о таких вещах. Ты, кстати, уроки сделал?». Вот так всегда! Когда что-то действительно интересное — так никто ничего не рассказывает! Спасибо хотя бы на том, что объяснили, как работает сенсосвязь… Если говорить проще, а не так как высказался папа (Папа! Ты тогда с кем разговаривал??), то всё, что испытывают актеры на съемочной площадке, все их эмоции и переживания, записываются на специальные носители. Все-все чувства! Даже самые незначительные! И люди, которые устраиваются сейчас в креслах, и которые одевают эти обручи обратной связи, начинают испытывать тоже самое…
Вплоть до мельчайших деталей! Плюс объемное, окружающее, трехмерное изображение.
Папа сказал что-то вроде: «направленная наводка электромагнитным излучением на определенные участки мозга позволяет…». Чего она там позволяет, Максим не понял, но слушал, открыв рот, пытаюсь вникнуть в волшебство. Еще папа сказал, что учеными разрабатываются методы передачи изображения напрямую на зрительный нерв. И тогда фильмы станут еще волшебнее! Тайком от родителей мальчик забрался на сайт Академии операторского и режиссерского мастерства и просмотрел перечень вступительных экзаменов. Особенно его удивила строчка: «Высшее или неоконченное высшее образование в области психиатрии приветствуется». Такие дела. Ладно, хватит думать! Начинается фильм! Пора чувствовать!
* * *Как всегда после просмотра, ноги немного подрагивали и сердце учащенно билось.
Наверняка щеки заливал румянец еще со времени той постельной сцены… Вспомнив о том что чувствовал, мальчик залился румянцем еще сильнее и смущенно хихикнул. Вот что называется страстью и желанием. Почему он до сих пор ничего такого не ощущал? Вроде бы и влюблен в одноклассницу Алису. Выходил Максим как все нормальные люди через двери. Поймав несколько удивленных взглядов работников сенсотеатра, он показал им язык, юркнул на улицу и, довольный собой, драпал целый квартал. Дневной, осенний воздух был влажен и густ, как сладкий кефир. Часы показывали половину пятого — опять влетит дома за опоздание к обеду… Родители, само собой, догадаются о причине, и даже, может, позвонят в школу, чтобы узнать был ли он на уроках. Им скажут, что был, проверив показания чипа-шпиона.
Хи-хи! Зато влетит Ваське Артамонову, этому зубриле, чей чип Максим так удачно взломал скачанной из сети программой — он заменил показания его чипа своими. Потом Васька пусть доказывает, что он не верблюд! До дома осталось совсем чуть-чуть, перейти дорогу и, завернув в кусты, чтобы забрать припрятанный школьный рюкзак, подняться на лифте на второй, жилой уровень города.
* * *То, что случилось в следующие несколько секунд, можно было бы выразить несколькими скомканными, размытыми фотографиями, брошенными в костер. Обугливающимися, съеживающимися, страшными… Сначала черный, блестящий и гладкий псевдоасфальт, с пробегающим по его поверхности разрешающим зеленым пунктиром пешеходного перехода, и неторопливо идущие люди. Потом, одновременно со странным скрежещущим звуком — крик и фигура женщины стоящей посередине дороги, поднимающей руки. На нее несся потерявший управление и высоту небольшой грузовик. Он сначала упал с двухметровой «высоты безопасности», шваркнув днищем, потом развернулся боком… Защитные силовые поля перехода опоздали буквально на секунду, и женщину смяло как мокрую, красную салфетку. Тело высоко взлетело, хрустнув и взмахнув руками, затем влажно шлепнулось на асфальт. Воздух осветился предупреждающей вспышкой, взвыли аварийные сирены. Максим открыл рот от ужаса. Крик прервался. Вспотели ладони. Онемел затылок. Максим не отрываясь смотрел на отброшенное в сторону тело, перекошенное, словно сломанная кукла. И… и ничего не думал. Голова была пуста как футбольный мяч. Ничего, кроме неимоверного удивления и сумасшедшего ужаса. Руки и ноги одеревенели.