Блум вышла из машины, Бергер следом. Рядом с парковочным местом угадывалась стена гаража, с другой стороны их автомобиля едва виднелась ведущая к дому дорожка. Блум осветила ее карманным фонариком. Снежный покров был глубоким и совершенно нетронутым. Не было никаких сомнений, что преследователь оставил бы четкие следы.
Они поднялись по скользкой лестнице, позвонили в дверь. Бергер обернулся и бросил взгляд со слабо освещенной террасы в леденящую лапландскую ночь. На часах не позже трех часов дня, а темно, хоть глаз выколи. Он попытался удержаться в сегодняшнем дне, но тьма неумолимо влекла его к оврагу в Орсе.
Детская коляска. Рука матери все еще держится за нее вопреки всему. Кровь.
Бергер не видел места, где были найдены тела. Не тогда. Он видел фотографии. Сделанные крупным планом, неотступно преследующие его фотографии. Он видел место преступления, но позже, когда там уже не было тел. Это оказалось еще хуже, воображение дополнило картину.
Резко распахнувшаяся дверь выдернула его из темных глубин памяти. Появившаяся в дверном проеме женщина не произвела на него особого впечатления и успела повернуться спиной до того, как Бергер рассмотрел ее как следует. Он заметил только толстый вязаный свитер и в тон к нему толстые носки из грубой шерсти.
Гости и хозяйка расселись вокруг темного стола в полумраке гостиной. Бергер положил перед собой мобильный телефон экраном вниз и рассеянно вертел свою чашку с чаем, поглядывая вбок, где виднелась спальня. Он заметил письменный стол со стоящей на нем старой печатной машинкой.
– Будете рассказывать о короедах? – спросила женщина и зажгла две свечи.
В это мгновение Бергеру впервые удалось рассмотреть Йессику Юнссон. Свечи осветили ее бледное лицо. Ей было между тридцатью и сорока годами, и во всем ее облике было что-то нервное. Без макияжа, темные волосы, довольно короткая стрижка, внимательные голубые глаза, несмотря на блуждающий взгляд.
– Никаких короедов, – сказала Блум.
– За это отдельное спасибо, инспектор Лундстрём.
– А что случилось в тот момент, когда вы закончили писать? – спросил Бергер. – Вы оборвали письмо на полуслове.
– Не понимаю…
– Ну как же. Вот последняя фраза вашего письма: «И как только слабое пламя свечи гаснет, я слышу». И всё. Потом вы отправили его в полицию, так и не закончив. Почему?
Йессика Юнссон предпочла рассмотреть визитную карточку, а не собеседника.
– А вы, значит, инспектор Линдберг? – сказала она. – И на конце h?[2] А что означает Ч? «Ч. Линдберг»?
– Ответьте на мой вопрос. Что вы услышали, когда холодный ветер пронесся по спальне? И когда погасла свеча.
– Распахнулась входная дверь, – ответила Йессика Юнссон и в первый раз посмотрела на Бергера. Взгляд казался открытым, но только казался.
– И что вы сделали?
– Побежала к двери подвала и бросилась вниз. Позвонила в полицию с ведущей в подвал лестницы. Я не хотела идти туда, я не заходила в подвал уже пару лет.
– Если человек предполагает, что безумный убийца только что пробрался в дом через входную дверь, может быть, инстинкт подсказывает спрятаться?
– Я не рассуждала рационально. Сожалею. И мобильная связь должна быть лучше на лестнице.
– И это уже была рациональная мысль?
– Чисто инстинктивно. Я не понимала, что мыслю рационально.
Бергер кивнул и внимательно посмотрел на женщину. Работая полицейским, он научился правильно оценивать людей. Вряд ли эта способность могла исчезнуть за пару недель. Но оценить Йессику Юнссон было нелегко. В ней отсутствовало маниакальное безумие, которое светилось в глазах параноиков. С другой стороны, не заметно было и ясного светящегося разума, который излучала сидящая рядом с ним Молли Блум. Скорее, это был взгляд из берлоги, апатичный и нервный одновременно, а в уголках рта играла странная легкая улыбка. Бергер заметил, что и Блум изучает Юнссон. Интересно, ей так же трудно составить четкое представление, как и ему?
– Как долго вы просидели на лестнице в подвал? – спросил он.
– Пока не приехала полиция.
– И все это время вы ничего не слышали?
– Я слышала котел.
– Котел?
– Отопительный котел, – пояснила Йессика Юнссон. – Он гудит. Мне не нравится этот звук. Поэтому я перестала пользоваться подвалом.
– А наверху ничего?
– Как я и сказала полицейским: ничего. Я заперла дверь подвала и нашла возле лестницы старый пожарный топор. Я так судорожно его сжимала, что им пришлось отгибать мне палец за пальцем, чтобы я его выпустила из рук.