— Приехали. Десять центов за поездку.
Эрни поставил ее на ноги, и она, не осознавая, что делает, прижалась к нему, схватила за ягодицу и поцеловала. Отнюдь не дружеским поцелуем. Это был голодный, страстный, рожденный горячечным желанием поцелуй. Словно мистические сексуальные силы усыпили ее разум, оставив лишь чувства и животные импульсы.
Эрни замер, откинулся на дерево, закрылся руками — реакция, порожденная нравственным представлением о том, что давно любимая им женщина, выйдя замуж, стала недоступной. Но Патриция продолжала напирать, засунув язык ему в рот и сжав ягодицы еще сильнее. Сопротивление стало ослабевать. Она застонала, обняла Эрни за талию и прижалась своим пахом к его.
В страстном поцелуе язык Эрни проник ей в рот. Патриция даже не заметила, как расстегнула блузку и обнажила грудь. Она почти остервенело схватила его за волосы и потянула вниз.
Губы впились в набухший сосок.
— Сильнее, — единственное слово, которое Патриция сумела произнести. Она извивалась, будто в чудовищной жажде, но желание не торопилось ее покидать: оно накрывало Патрицию целиком, требуя немедленного утоления. Ее стон едва походил на человеческий. Фантазии воплощались в жизнь: уделив соскам достаточно внимания, Эрни вернулся к шее и начал слизывать остатки устричного сока с ее груди.
Патриция стонала все сильнее, до хрипоты. Схватив его крепкую руку, она поднесла ее к шортам, завела пальцы под трусики и нажала. Патриция задохнулась от яркого ощущения: его пальцы были внутри. Не колеблясь ни секунды, она коснулась его паха и ощутила упоительную твердость.
Она была готова стянуть с него штаны и повалить его на землю. Ей хотелось, чтобы он взял ее прямо здесь, в лесу, под палящими лучами солнца.
Она не знала, что делает.
Она потеряла рассудок.
Патриция осознала, когда коснулась ширинки Эрни, что еще немного — и она сожжет за собой все мосты, традиционные моногамные ценности будут преданы.
Рука застыла, полуприкрытые глаза широко распахнулись, рот открылся в немом изумлении.
«Боже мой, Боже мой! Что я делаю?» — ужаснулась Патриция.
Она рванулась назад и чуть не споткнулась о выступающий корень дерева.
Эрни смотрел на нее круглыми глазами.
— Что за черт?
— Прости, мне так жаль! — выпалила она. — Я-я-я... не могу!
Он стоял тяжело дыша, с расстегнутой ширинкой.
— Ты что, шутишь? Что, черт возьми, с тобой не так! Отмачивать такие трюки!
Лицо Патриции стало пунцовым. Она отыскала блузку и кое-как застегнула пуговицы.
«Извини», — говорил ее взгляд.
— Черт возьми! — Эрни застегнул джинсы. — Патриция, нельзя вот так заводить мужика, а потом передумывать!
— Я знаю. Мне жаль, — сказала она виновато.
Его взгляд стал жестким.
— Что, подумала, забавно будет завести большого тупого деревенского парня, а потом соскочить?
Она отчаянно качала головой, борясь со слезами.
— Нет-нет, я никогда ничего подобного не сделала бы, ни с тобой, ни с кем-либо еще.
— Что тогда? Почему ты остановилась?
— Я... я замужем...
— Замужем? Да, я знаю, что ты замужем! Ты была замужем и минуту назад, когда схватила мою руку и засунула себе в трусы! И когда схватила меня за волосы, чтобы ткнуть в свои сиськи! И не говори, будто беспокоилась о том, что собираешься изменить мужу!
Ее захватила новая волна смущения. Она пыталась найти подходящие слова, чтобы хоть как-то оправдаться, но ничего не приходило в голову. Она не смогла бы объяснить произошедшее даже самой себе.
«Я собиралась заняться с ним сексом прямо здесь, средь бела дня. И даже очень сильно этого хотела», — крутилась в голове мысль.
— Эрни, я не знаю, что сказать. Что-то просто... нашло на меня. — Она потерла глаза. — В последнее время я какая-то странная. С того дня, как вернулась. Никак не могу справиться с этим. В последние пару минут я даже не думала. Как будто сошла с ума.
— Что ж, ты точно сошла с ума, если так играешься с парнями, — проворчал он. По крайней мере, разочарование, похоже, сходило на нет. Он сел, прислонившись к дереву, и покачал головой.
Патриция была в отчаянии. Ее грудь, соски и влагалище пульсировали, будто обвиняя ум, предавший тело. Все шло к тому, чтобы высвободить животный порыв и удовлетворить желание, так что внезапное вмешательство морали только усугубило ситуацию.
— Мне очень жаль, Эрни, — Патриция продолжала извиняться.
Он уже остыл и посмеивался над собственным разочарованием.
— Ну, по крайней мере, теперь мы знаем.
— Что?
— Правду об устрицах и жареных цикадах.