Выйду из избы на волю, тишина обступит со всех сторон, после города ушам больно. Травы по пояс до самого озера, па окруживших деревню пригорках — до самого леса. Сельскую улицу выкосить, сена хватит на зиму корове Риме — одна и останется в Нюрговичах, если Вихровы уедут. Александр Тякляшон, тракторист (тоже верхом ездит в Корбеничи на работу), наладился перебраться жить к сыну на лесопункт в Курбу…
Вижу, как по крутосклону от озера к своей избе тянет на спине корзину с травой Федор Иванович Торяков, 1901 года рождения, коренной здешний житель, первый колхоз в Нюрговичах создавал, войну прошел, вернулся с двумя ранениями, с медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне», председательствовал в колхозе, поставил колхоз на ноги, после укрупнения был бригадиром. Податься Федору Ивановичу со своей старухой Татьяной Максимовной из Нюрговичей некуда, родни никого не осталось, так и кукуют в брошенной деревне, сами себя кормят с огорода да еще каждое лето сдают десяток барашков на мясо — вносят свой вклад в решение Продовольственной программы.
Еще постоянно жительствуют в Нюрговичах Иван Тякляшов с женой Маленькой Машей. Сама себя нарекла Маленькой. Маленькая да удаленькая: с мужиком сена накосят, стога сметают для совхоза и для себя; Маленькая Маша чуть возвышается над травой, только косынку ее и видно. Иван рыбаком в колхозе имени Калинина, его рабочее место на Гагарьем озере: плотина, дом рыбацкий, еще при Суханове построенный. Построили, Суханов распорядился: «Дом не запирать, а то сожгут». В дом приезжают кому не лень из Пашозера, Шугозера, Тихвина, Ленинграда; Иван Тякляшов наблюдает порядок. Вокруг Гагарьего озера боры: грибы, черника, брусника. Весной и осенью на Гагарьем озере делают остановку лебеди…
Время от времени открывают плотину, озеро осушают, чтобы задохлись щуки с окунями. Закроют плотину, вода опять набежит. В озеро запустили молодь сигов. Забот Ивану хватает.
Вот, собственно, и весь сказ о брошенной деревне Нюрговичи. Лет пять тому назад, когда я пришел сюда впервые, почти в каждой избе теплилась жизнь, выгуливалось стадо совхозных бычков, то есть была у людей работа. Совхоз построил поместительный скотный двор, с кирпичными стойками, под шифером. Двор целехонек до сего времени, так и стоит памятником нашему «богатству», нашей бесхозяйственности.
Судьба вепсовской деревни на северо–востоке Ленинградской области та же, что и русского населения Приладожья, Прионежья, но есть в ней нечто особенное: национальный характер вепса, запечатленная в языке, напеве, фольклоре, обряде самобытная культура!.. И — вполне естественная потребность каждого вепса принадлежать своему народу; любая народность, даже самая маленькая, самоценна, неповторима в человеческой семье, в истории человечества…
В самом начале моего долгого пути из Харагеничей в Нюрговичи зашел у нас разговор с Василием Богдановым (помните, печник из Ленинграда) о его национальности. «Я когда паспорт получал, — рассказал мне Василий, — меня спрашивают, какая национальность. Я говорю: вепс. Мне говорят, такой национальности нет. И записали русским…»
Для концовки к очерку о поездке на Вепсчину у меня не находится мажорной ноты. Вот разве что звуки дошедшей до тех мест стройки: тянут–таки дорогу на Капшозеро, мост построят и дальше, в Лодейнопольский район… Но и тут бедой пахнет: чуть впереди дорожников идут мелиораторы; уже дошли до соседней с Харагеничами деревни Лаврово. В Лаврове в речке такая чистая вода была — форель ловилась. Колодцев там сроду не капывали. Мелиораторы прорыли свои канавы, уложили глиняные трубки, совхоз приращенную пашню химией завалил — воду в реке нельзя стало пить. Лавровские стоном стонут, без воды–то…
Опять у людей забыли спросить; не зная броду, полезли в воду.
ВИД НА ВАЛААМЕ
Когда плывешь на остров Валаам на туристическом теплоходе, во вводной беседе к путешествию тебя понапутствуют: «Это требует определенных душевных усилий…» Правда, требует — и не малых. На Валааме попадаешь в сгущенную атмосферу воздействия: природы, искусства, истории; прошлое будто переливается в настоящее, однако гармонии нет: не малиновым перезвоном повещает о себе монастырский собор на горе, над морем цветущей сирени, а буханьем реставраторов по куполу. Сколько лет уж я бываю на Валааме, все кроют перекрывают…
Спросил у нового директора музея–заповедника, только что приехавшего из Ленинграда, Сергея Станиславовича Клитина, что будет в соборе, когда его отреставрируют. Он без заминки ответил: будет концертный зал и картинная галерея. Я привел ему альтернативный вариант… Его высказал — в интервью «Огоньку» — председатель Совета по делам религий при Совмине СССР К. М. Харчев (№ 21, май 1988 г.); речь шла о возможности передачи Русской православной церкви некоторых храмовых строений. «Что же касается Валаама, — сказал председатель Совета, — то вопрос этот сейчас обсуждается (ко времени публикации моего текста, надо думать, решится). Мое личное мнение: музей там может вполне соседствовать с монастырем. Уверен, что совместными усилиями они приведут в достойный вид этот бесценный памятник нашей истории и архитектуры». Что думает директор музея на этот счет?