Монахи в Валаамской обители отправлялись в мир иной в свои цветущие годы (дольше всех прожил игумен Дамаскин). Судя по надписям на камнях на Монастырском кладбище, мало кто до шестидесяти доживал. Труды их были безмерно тяжки, бури над островом немилосердны, зимы долги, воды студены; какую чашу тоски–отчаяния — покуда наступит душевное просветление — испили они на каменном острове посреди озера–моря, того нам знать не дано. Нам они оставили по себе красоту и благоухание.
Известно, что валаамский благодетель игумен Дамаскин был властен, требовательно жесток к братии — пусть для пользы дела. И к себе тоже.
У монастырских врат, над каменной лестницей, ведущей к бухте, — самый величественный на острове монумент. На мраморе (благо, мрамор добывался неподалеку, под Сортавалой) высечено: «Высочайшие особы, изволившие посетить Валаамский монастырь.
1. Благословеннейший Государь ИМПЕРАТОР Петр Великий. Время посещения Им Валаама неизвестно, сохранилось только предание о Его посещении. По воле этого Государя возобновлен Валаамский монастырь 1715, после столетнего запустения вследствие нашествия Шведов.
2. Благочестивейший Государь ИМПЕРАТОР Александр I Благословенный. Он посетил Обитель в августе месяце 1819 г., в Санктпетербурге устроено с церковью монастырское подворье».
Далее еще один Александр, изрядное количество великих князей и княгинь…
Однако отвлечемся тут в сторону… Собственно, не отвлечемся, а приблизимся к тому главному, ради чего ведется наш разговор: чем владеем, чему наследовать препоручила нам отечественная история (отринуть — в этом мы преуспели), какой урок преподала на Валааме. Так вот о Петре… В наше время царствование Петра Первого, его реформы, самая фигура, не умещающаяся в канонические рамки, подвергаются поистине огульному, безудержному разносу. В пункте порицания Петра сходятся крайние точки наших, условно говоря, «левых» и «правых». Петра трактуют чуть ли не как предтечу сталинского деспотизма, формы его правления как прообраз хорошо нам знакомой административно–бюрократической машины. Без колебаний, с какой–то оголтелостью выбрасывая за борт прогресса Петра, не замечают таких «малостей», как Валаам: его бы у нас не было без Петра. Не говоря о Петербурге. Какой истории вожделеют? Чему бы мы наследовали? Давайте посчитаем!
Поднимемся на звонницу Никольского скита — и откроется взору Ладога в ее безбрежии, первозданной чистоте цвета, оттенков, распахнется божественно прекрасный вид на Валаам. Давайте поклонимся нашему прошлому — усердию, умельству, мужеству русских людей, явивших нам и это рукотворное чудо! И — засучим рукава: на Валааме так много несделанной работы. Не сделаем мы — больше некому.
ВСЕ ВМЕСТЕ ВЗЯТОЕ
Заболел геолог Сергей Цветков… Я‑то его знаю не как геолога, а как публициста, секретаря экологической комиссии при Союзе писателей. Такой он активный защитник Ладоги, такой непримиримый противник дамбы, столько у него на памяти всевозможных фактов, свидетельств, цитат, улик против тех, кто… Столь ко в нем пылу, мужества громко сказать, что думает, ни на йоту не отступит под чьим бы то ни было нажимом. И молод Сергей Цветков, из новых, ничем таким застойным, тем более культовым не придавленный, не припугнутый, с толку не сбитый — ясный, целенаправленный, экологически подкованный. И вот Сергей Цветков заболел гаффской болезнью. Впервые эта болезнь выделена в особый, нашего времени недуг на Яалтикс, ей присвоено имя залива. Произросли сине зеленые водоросли, при цветении выделили такое количество яду, что ядовитой стала вода, в воде рыба… Где–то я прочитал, что по убойной силе яд сине–зеленых соизмерим с ядом гюрзы и кобры…
О сине–зеленых мы уже упоминали в нашем плаче по Ладоге; нынче, в анафемски жаркое лето, озеро зацвело, даже на студено чистых прежде глубоководьях. Сергей Цветков работал в экспедиции на акватории Ладоги, пил, как все, забортную воду, ел рыбу — и заболел гаффской болезнью, с высокой температурой, признаками отравления, судорогами в мышцах. Врач, к которому обратился Цветков, поставил другой диагноз болезни, гаффскую мало кто знает. Диагноз уточнил профессор–биолог Владимир Михайлович Бреслер, сподвижник Цветкова по экологическому движению в нашем городе. Осмотрел, расспросил Сергея Цветкова, со свойственной ему прямотою «обрадовал» пациента: «Батенька мой, у вас же полная картина гаффской болезни…»