— Что-что?!
— Эндорфины. Гормоны счастья.
— Ты выпил, что ли?
Завьялова с подозрением принюхалась. Но Чулков заедал всегда спиртное какой-то гадостью. Гадостью от него и пахло. Кажется, кардамоном. А может, ядом гремучей змеи. Нахален стал сверх всякой меры. Ядовит и язвителен.
— Голубушка, да я всего пять с половиной капель употребил. Как же иначе? Артисток убивают что ни день. Как тут выдержать? Надо ж расслабиться.
— Нарасслабляешься, пожалуй. Еще к следователю сходи в таком виде. То-то наговоришь ему…
— Не сомневайтесь, Мира Степановна, в моих мыслительных способностях. Лучше скажите мне — когда вы собственному мужу выхлопочете звание народного артиста?
— Скоро, скоро, — набив рот тортом, невнятно ответила его супруга.
— Что-то у вас вот это «скоро» больно долго длится. Сколько уж лет все слышу: «скоро» да «скоро». А воз и ныне там.
— Я тебе звание заслуженного дала? Дала.
— Когда?! Лет двадцать тому назад?
— Пятнадцать.
— Ну да, конечно, где уж нам. Пуниной народную дали, Тучковой тоже вот-вот должны были преподнести на» блюдечке с золотой каемочкой. И только родному мужу — фиг с маслом. Нехорошо, Мира Степановна, нехорошо…
— Захар, ну что ты вспоминаешь их? Я же боюсь.
— С чего бы это вам бояться, радость моя? Вы же не убивали их. Наоборот. Всячески ублажали. Звания им давали. Роли главные, премии на фестивалях, деньги от спонсоров в конвертиках. А Захар — он потерпит. Сколько уж лет сидит тишком-молчком и еще посидит, никуда не денется. Ваши любовники, помню, играли, а Захарушка в зале сидел, учился. Вторым составом — и то на сцену выйти не давали. А кто такой он, этот Захар-то? Штукатур. Маляр. Черная кость. Это же вы у нас принцесса. Бабушки-дедушки у вас графья-помещики…
— Ну… началось…
Мира Степановна хотела было встать из-за стола, но супруг не позволил ей этого, сильно дернув за руку и усадив на место.
— Ну ты что, в самом деле? — возмутилась Завьялова.
— Когда дашь звание? — с угрозой спросил он.
— Завтра, — ответила Мира Степановна и засмеялась.
— Издеваешься, да?
Глаза Чулкова налились кровью, и из обычно добродушного он превратился в фигуру едва ли не зловещую.
— Захар, — сказала с чувством Мира Степановна, — зря ты так со мной. И старое ты вспомнил зря. Я ведь тебе не припоминаю, как ты крутил романы и с Тучковой, и с Пуниной, и с той официанткой на гастролях… А что ты мне устроил, когда лауреата Госпремии дали мне одной, а ты тоже надеялся? Бегал за мной по даче пьяный на глазах у соседа, у Кузьмича, и кричал: «Ах ты, старая сволочь, все себе да себе!» А я ведь все тебе простила. Потому что люблю тебя.
— Когда звание дашь? — сжимая ее руку все сильнее и сильнее, повторил Захар Ильич.
— Я же сказала — завтра! — вскрикнув от боли, ответила супруга. — Документы пришли уже. Хотела тебе сделать сюрприз, а ты…
— Правда?!
— Правда.
— Мирунечка, солнышко ясное мое… Да я… да я что хочешь для тебя…
Захар Ильич сполз на колени и стал покрывать поцелуями руки Миры Степановны.
Открытие сезона задержали по той причине, что осуществить вовремя вводы на роли, принадлежавшие прежде Тучковой и Пуниной, не представлялось возможным.
— Я понимаю, — говорил Виктор Сергеевич сидевшей у него в кабинете Мире Степановне, — это такая утрата… Не беспокойтесь, работайте над вводами. Если деньги нужны — мы обратимся к спонсорам. Я давно уже не беспокоил гендиректора «Иван-пиво», так что пусть раскошеливается. Мы ему предоставляем точки для установок киосков и летних кафе, он на этом хорошую денежку делает, так что пусть уж и он городу отстегнет. Завтра же мэру позвоню. А вы работайте, Мира Степановна, и как только будете готовы к открытию — позвоните мне. Лады? Ну и прекрасно. Да, кстати, а как там эта дерзкая девчонка? Эта актриса новая? Не образумилась?
— Образумится, слово даю, Виктор Сергеевич. Приползет на коленях!
— Да нет, я, собственно… — слегка смутился Еремишин, — я не к тому, чтобы она… Мне от нее ведь ничего не нужно. Не знаю, что она подумала. Я же просто хотел познакомиться с новой актрисой, спросить ее о творческих планах. В конце концов, это моя обязанность. А она бог знает что вообразила…
— Она вообще воображает о себе слишком много, — вскипела Мира Степановна. — Если бы она не была протеже Лии Андреевны Балуевой, она бы дня здесь не работала. Дерзкая, грубая, нахальная! И знаете, сдается мне, что каким-то образом она замешана в этих преступлениях.