Девушка вспыхнула и торопливо вышла, а Лепницкая бросила в высшей степени вызывающий взгляд на следователя.
«Вот оно что, — подумал тот, — теперь с вами все ясно, миледи».
Вслух же спросил:
— У Шиманской были враги?
— Конечно, — не задумываясь ответила Лепницкая, мы все враги друг другу.
— Ну не друзья же, в самом деле. Женщины все — соперницы, врагини, а мужики — самцы… Они тоже воюют друг с другом из-за самок. Мы прикрываем эти отношения дипломатичностью, воспитанностью, вежливостью, в силу того что мы цивилизованные люди. Но глубинная суть их враждебна! Попробуйте мне возразить.
— Да нет, не буду.
— С вами скучно беседовать.
— Я не беседовать сюда пришел.
— Ах да!.. Допрашивать. Совсем забыла. Вы красивый мужчина, а я при виде красивых мужчин становлюсь несколько рассеянной.
«Ну ей-богу, ведет себя как мужик», — едва не скрипнул зубами Кронин.
Он ненавидел женщин, которые шли в атаку на мужчин. Считал, что любить такую женщину — это скрытый гомосексуализм. Было в Лепницкой что-то неприятное. Эта ирония в каждом слове… Она шла не от самозащиты, вовсе нет. То были явный цинизм и неприкрытая бесстыжесть. Лепницкой нравилось шокировать людей. Она считала это признаком силы. Амазонка двадцать первого века… Но и помимо чересчур раскованного поведения, что-то в ней вызывало неприязнь. Чисто внешние факторы. А ведь она очень красива. Вот только… Глянцевой какой-то красотой. Как будто не живая женщина сидела перед Крониным, а кукла говорящая. Ухоженная, подтянутая, лицо поблескивает матово, как мрамор. Статуя. Мертвая субстанция. Да, она не живой человек. И пахнет от нее какой-то болотной гнилью. Знакомый запах!
— Можно вопрос несколько… личного характера? — произнес он, глядя в глаза этой надменной бизнес-вумен.
— О да, конечно, почему бы нет?
— У вас духи такие… Необычные.
— О-о! — расхохоталась она. — Вот уж и впрямь не ожидала. Что, хотите купить такие же своей малышке? Не советую. Ваша девушка, должно быть, этакая ромашка полевая. Ей пойдут больше сладкие духи, с запахом карамелек. А мои… Это — «Черная магия». И вам они не по карману.
Кронин шел из музея пешком и прокручивал в памяти встречу с Лепницкой. Духи… Те же самые духи! И вся эта манера поведения — вызывающе-наглая, как будто бы она хотела ему сказать: «Да, я убила. Но у тебя, плебей, кишка тонка меня поймать». Мотив? О, у нее мотив готовенький: все люди — враги друг другу. И на вопрос о молотке она ответила туманно:
«Моя профессия — не гвозди забивать. Наличием или отсутствием на даче подобных предметов никогда не интересовалась…»
Да-а… Не простая дамочка, с секретом. Если она — убийца, то «расколоть» ее будет непросто. А без ее признаний доказать вину не представляется возможным.
«Не будем торопиться с выводами, — подумал он, — но дать задание операм последить за дачкой надо будет».
Елене Ивановне удалось невозможное — она была приглашена на чай к Зинаиде Николаевне, соседке Шиманских. Зинаида Николаевна Чуева жила напротив них, в тридцать восьмой квартире. Ей было под восемьдесят, жила она одна, но ее навещала племянница, помогавшая ей по хозяйству. Сама Зинаида Николаевна почти не выходила из дому, разве только в погожий денек посидеть на скамейке, но и то неохотно, все больше на балконе дышала воздухом.
— Такая жизнь пошла противная, — говорила она, — что и видеть ничего не хочу. Все не наше какое-то. На магазинах буквы иностранные. Еды полно, а купить не на что. Молодежь матерится, девки курят. Целуются прилюдно — все бесстыжие. И пиво из бутылок пьют. Срамота одна.
К утру седьмого мая Зинаида Николаевна уже немного успокоилась после страшных Событий, и когда Елена Ивановна позвонила ей, то она неожиданно обрадованным голосом попросила ее:
— Вы бы зашли чайку попить. Оля сегодня не придет, а мне так скучно.
Елена Ивановна сгребла в целлофановый пакет все, что нашла в холодильнике, и поспешила в соседний подъезд. За чаем Зинаида Николаевна болтала без умолку.
— Говорю Оле — переезжай, говорю, ко мне. Нет, ни в какую. Тут центр города, все магазины рядом. А уж медсестрой во вторую поликлинику устроиться — раз плюнуть. Ведь персонала везде не хватает. Нет, не хочу, говорит, я, мол, в своей больнице уже привыкла. Она работает в шестой. Конечно, рядом с ее домом, через дорогу. Но и вторая отсюда — всего две остановки. Зато квартиру-то свою сдавала бы, пока я не помру, была бы денежка. А как помру, то уж где хочет пусть живет — хоть у себя, хоть здесь…