Елене Ивановне большого труда стоило перевести разговор на интересующую ее тему. Чуева потому и болтала много, что старалась избежать неприятных вопросов. Однако свою роль сыграл рижский бальзам, который Елена Ивановна предусмотрительно захватила с собой. Несколько капель в чай старушке — и та в конце концов запела соловьем.
— Леночка, душечка, пойми меня, — прикладывала она платочек к сухим глазам, — вот ты мне говоришь: открой, мол, следователю дверь да побеседуй с ним. А вдруг убийца-то узнает? Я за газетой вниз пойду, а он и меня по голове тюк молотком — и все дела. Ведь с виду вроде хлипкий — мальчонка-то тот, а погляди, что натворил.
Гринева затаилась, боясь пошевелиться, чтоб не вспугнуть рассказчицу. Но та уже опомнилась и прикусила язычок. Елена Ивановна сделала вид, что информация совсем не интересна ей. Лучший способ узнать что-либо — не выпытывать и не настаивать, а сделать так, чтоб человеку самому захотелось обо всем рассказать. Елена Ивановна добавила в чашку хозяйки чаю и плеснула туда хорошую порцию бальзама.
— Мне нравилась эта семья, — заговорила она, грустно покачивая головой, — ничто не предвещало такой трагедии…
— Ничто не предвещало?! — воскликнула Зинаида Николаевна. — Да ведь они ругались, что ни день. А ежели в семье нет лада — быть беде.
— В самом деле? А я-то думала, что они живут дружно…
— Ну да уж, дружно… Как бы не так. Уж я-то знаю. Нет, — спохватилась Чуева, — я не подглядывала, не подумайте.
— Конечно, — успокоила ее актриса, — тут и подглядывать не надо: все на виду и без того. Соседи же.
— Вот-вот, — обрадованно подхватила Чуева, — все на виду, правда твоя, Еленочка. Ой, — вдруг хихикнула она, — я тебя то на ты, то на вы, уж извините. Вы ж намного моложе меня.
— Да ерунда, — отмахнулась Гринева, — какая разница. Как вам удобно, так и называйте.
— Ну все ж таки. Вы же артистка, а я прядильщицей всю жизнь на комбинате. Как говорится, разница большая. Когда ты переехала сюда, — доверительно заговорила она, — уж тут тебя так обсуждали! Во дворе-то…
— Да я знаю.
— Все удивлялись, что мужики к тебе не ходят табуном. У нас же, у простых людей, понятия какие? Артистка — значит… Ну… Эта самая… Ну, сама понимаешь.
— Да все это не важно, — улыбнулась Елена Ивановна, — тем более что я уже старуха.
— Да ну, — горячо возразила собеседница, — ты еще ого-го! Тебе еще и замуж можно запросто.
— Замуж — это ведь тоже риск большой, — свернула на нужную тему самозваная сыщица, — вот Алина, пожалуйста, жила себе за мужем как за каменной стеной, а что вышло? Я вот все думаю: не муж ли ее стукнул тем молотком?
— Да что ты, — замахала руками Зинаида Николаевна, — не Женька, нет, Женька тихоня. Это парнишка тот, я говорю тебе. Он же последний заходил в тридцать девятую. Женьки и дома уже не было. Я за газетой собралась как раз, ну вот и глянула в глазок — нет ли кого там, на площадке. А он звонит в тридцать девятую. Алина дверь приоткрыла и говорит: «Чего тебе?» А парнишка-то ей отвечает: «Поговорить хочу». Ну она и впустила. Не ведала, бедняга, что это смерть ее пришла.
Зинаида Николаевна всхлипнула: сказывалось благотворное действие бальзама. «Лучше всякого детектора лжи», — подумала Гринева.
— А он какой был из себя, этот парнишка?
— Ну-у… Я лица-то не видела, он же спиной стоял. Щупленький. В курточке. Кепка на голове. В руках — пакет целлофановый. Большой такой. И все. Куртка синяя вроде. Короткая. Куртка, брюки — эти вот джинсы ихние, молодежные — да кепка. А больше я ничего и не приметила. Потому следователю я и не стала даже дверь открывать. Что я скажу? Лица-то я не видела.
— А вы к Евгению Леонидовичу как относитесь?
— К Женьке-то? Хорошо. Представительный мужчина. И слова зря не скажет, не балаболка какая-нибудь. Самостоятельный. И вежливый. Всегда поклонится: «Здравствуйте, Зинаида Николаевна». Я еще и завидовала этой Алине. Вот ведь достался же мужик. А она его прямо ни в грош не ставила. Вечно сквозь зубы с ним. Глянет — рублем подарит. С такой ненавистью… А он все терпит. Вот уж порядочный мужчина!
— А любовниц у него не было, случайно?
— Ни-ни! Об этом даже думать позабудь! Говорю ж — человек самостоятельный. Ученый. Как начнет говорить — заслушаешься прямо. И голос у него такой, и все манеры… Алинка — что? Простая, хоть и в Москве училась, а не пристало к ней. Как была дочка прачки, так ею и осталась. А он… Ну прямо граф какой-нибудь из прежних… Видать, кто-то в роду был… Непростой человек.
— Ну вот. А следствие считает, что это сам Шиманский убил жену, — испытующе глядя в лицо собеседнице, произнесла актриса.