— И я, признаться, вначале тоже растерялся. Подумайте, что вас к этому подтолкнуло?
— Честное слово, не могу сказать. Не знаю.
— В этом определенно что-то есть. И для чего-то это было нужно.
— Что вы увидели в этом коротком монологе?
— Прежде всего она — ваша героиня — была напугана.
— А ведь и в самом деле! Но кем же? Или чем? Может быть, сознавала, что, участвуя в непристойностях, она может получить внеюридическое воздаяние свыше?
— А упоминание о том, что Светлана дергает их за ниточки, как кукол? Сравнение ее с Карабасом-Барабасом? Нет-нет, она не только боялась наказания за грехи, но еще и Опасалась конкретного человека! Все же попробуйте сыграть Светлану.
— Хорошо.
Елена Ивановна подошла к зеркалу и критически оглядела себя. Она была одета в элегантное трикотажное платье какого-то дымчато-голубого оттенка, что в сочетании с пепельными волосами, чуть-чуть подкрашенными синим, делало ее похожей на ангорскую кошку. Она взяла темно-вишневую помаду и накрасила губы. Затем стянула волосы резинкой и брызнула лаком на голову, сделав себе гладкую прическу. Из стоявшего на подзеркальной тумбочке флакона побрызгала духами на белый носовой платок и, сжав его в ладонях, повернулась к своему единственному зрителю. Надменный взгляд, сжатые губы и вздернутый подбородок преобразили ее полностью.
— Вы ничего почти не сделали, а вы… уже не вы! — восхитился Чудин.
— Вы физику учили в школе? — спросила актриса.
— Ну да.
— Значит, помните закон под названием «Бритва Оккама». Он гласит: не умножайте сущностей сверх необходимого! Я привыкла во всем обходиться немногим. В том числе и выразительные средства для сцены использую достаточно скупо.
— Браво! — захлопал в ладоши Павел Прокофьевич.
— Вы рано аплодируете. Я не могу войти в образ Светланы.
— Да вы уже вошли в него!
— Отнюдь. Мы с вами не видели эту женщину, но по рассказам знаем ее примерные характеристики — высокомерна, холодна, цинична… Ф-фу! Какая вонь от этих омерзительных духов! Квартиру надо будет потом проветривать в течение многих часов. Они невероятно стойкие.
— Вы что… Вы специально их купили?
— А то как же! Целых три пузырька, чтобы смешать три аромата. Правда, купила их задешево. Это так называемые «пробники» — малюсенькие пробирочки, которые покупают на пробу. Ведь я собиралась сыграть предполагаемого убийцу для Виктора Петровича. Но наш великий следователь более не нуждается в моих услугах. Вот я и решила использовать эти приспособления для образа Светланы. Итак, начнем. Вы будете Алиной.
— Помилуйте! Женская роль…
— Вы ничего не говорите. Просто смотрите на меня. Идет?
— Ну хорошо.
— Так вот, — безо всякого перехода начала Елена Ивановна, — ты пошлая гусыня. Мокрая курица. И больше ничего. Да, мы были подругами. Но больше ты не доверяешь мне. Ты целиком поглощена своей любовью. А кто он, твой Сергей? Ничтожество! Молчи! Я знаю, что я говорю. Ему нужна только твоя большая грудь и аппетитная задница. Он же кобель, как все они. Кому ты веришь? Тебе мало Шиманского? Смешные бабы… Ищут принца. Как будто принцы существуют в этой поганой подлой жизни. Да мужики ведь вас используют! А вы готовы на край света за ними бежать!.. Я им давно не доверяю. И ничего от них не жду. Я их использую. И потом выбрасываю. Я знаю, что ты думаешь. Ты вообразила, что я завидую тебе. Это не так. Чему завидовать? Тому, что они сначала на меня кидаются, а потом видят перед собой аппетитную самку, то бишь тебя, и переключаются на твою особу? Ну и что? Такие придурки и не нужны мне. А денежный мешок — пусть ему будет хоть девяносто лет — я всегда найду. Найду и вытряхну. И его денежки плавно перетекут в мой кошелек. Я обеспеченная женщина. И обязана этим только самой себе. А ты… Ты будешь вечно плестись у них в хвосте, как Гюльчатай из народного фильма «Белое солнце пустыни»… Если, конечно, не одумаешься вовремя. Кстати, у нас есть одна общая подруга… И кажется, она к тебе весьма благоволит. Ты не заметила?
Актриса вдруг оборвала себя.
— Есть кто-то третий! — воскликнула она. — Я это чувствую! Между Алиной и Светланой кто-то стоял. И это не Шиманский. И не Сергей. Кто-то еще…
— А о какой подруге вы вдруг заговорили?
— А? Не знаю. Так, вырвалось. Не знаю почему.
— Я не почувствовал исходящей от Светланы угрозы. Только презрение к более непрактичной подруге.
— Я говорю же: есть кто-то третий.