— Купили?
— Да.
— Вы хорошо зарабатываете?
— Не жалуюсь.
— Алина говорила вам, что Шиманский безработный?
— Говорила. Не понимаю, что за мужик?
— Что Алина говорила по поводу дочери?
— Да все. Я же все знал. Убивать таких гадов надо без суда и следствия! Вместо этого он убил Алину.
— Вы уверены в этом?
— А кто же еще?! Только ему она мешала — могла его оставить и без квартиры, и без дочери.
— Ну почему? Она же хотела разменять квартиру.
— Ха! Сравнили — однокомнатную и трехкомнатную. Теперь он полный хозяин. И дочь при нем.
— Вы полагаете, он счастлив?
— Да мне по хрену, счастлив он или нет! Алину жалко. Она ведь очень добрая была. Какая бы еще баба согласилась жить с таким ублюдком, который совратил ее несовершеннолетнюю сестру? Да еще и ребенка выдала за своего, чтобы позор скрыть. И ведь любила она Юльку, как родную…
— А вы бы девочку удочерили?
— Слов нет. Конечно. Только теперь уж что говорить об этом…
— Ваши интимные встречи с Алиной происходили только на этих… сеансах со сменой партнеров?
Кронин из дневника Алины уже знал, что встречались они довольно часто на квартире у Прибытковой, но во время допроса Гудкова ему хотелось, чтобы он сам сказал об этом.
— Нет, конечно, не только на этих… вечеринках. Мы встречались два раза в неделю на квартире Светланы Федоровны Прибытковой. Они же были подругами. Она Алине даже ключ от квартиры дала.
— Вы там бывали регулярно вплоть до убийства?
— В том-то и дело, что нет. Алина мне сказала, что больше не пойдет туда.
— Когда она сказала это?
— Да как раз накануне майских праздников. Позвонила и говорит: «Мы туда больше не пойдем, там не все чисто».
— Что она имела в виду?
Кронин вспомнил, как замялся Гудков. Ему явно не хотелось говорить.
— Вы забыли, — сказал ему тогда Виктор Петрович, — что речь идет об убийстве вашей любимой женщины?
Гудков промямлил что-то: какое, мол, отношение это имеет к убийству… Но Кронин жестко напомнил ему, что данный вопрос только следствие может решить, а его дело — излагать факты, а не строить догадки. И Гудков рассказал, что Светлана не только их к себе пускала, но и сама принимала богатых и влиятельных мужчин у себя на квартире и все снимала скрытой камерой.
— В том числе вас?
— В том числе.
— И что она хотела сделать с пленками?
— Не знаю.
— С вас она требовала деньги? Шантажировала?
— Нет.
— А своих любовников?
— Не знаю. Наверное, пока что нет, но говорила, что она обязательно разбогатеет и уедет за границу.
— А вы не пытались забрать у нее пленку?
— Когда? Алина же мне рассказала перед самыми праздниками. Я собирался, конечно, но не успел. Мы с Алиной хотели уехать с дачи пораньше и обыскать квартиру Прибытковой, но потом вышел этот скандал, и мы уехали в разных машинах. А через день Алину убили.
— Вы знали, что Алина где-то потеряла ключи?
— Нет, не знал.
— Ключ от квартиры Прибытковой был у нее в общей связке? Не помните?
— Помню. Нет. Она его отдельно прятала. Боялась: муж увидит и спросит, что это за ключ».
Кронин закрыл объемистую папку с делом. Он не выделил пока что из многих версий основную, но по нескольким из них уже работали оперативные группы. Это в конце концов даст результат.
В дверь тихо постучали.
— Войдите! — крикнул Кронин.
В субботний день в следственном отделе было мало народу и стояла непривычная тишина, не мешавшая думать. Но вот кого-то принесла нелегкая.
В дверь бочком вошла Валентина. Кронин сначала даже не узнал ее — ничего от нахальной полупьяной девчонки. Она была похожа на маленькую бездомную собачонку: в глазах застыли такой страх и такое одиночество, что у Кронина больно сжалось сердце. Он ее видел в третий раз, и все три раза она была другой. Словно три разных человека. Как же они в ней уживаются?!
— Проходите, Валентина, садитесь, — сказал он, поспешно вскочив и придвинув к ней стул.
Она села на краешек, одернув юбку. На этот раз она была не в джинсах, а в легком костюмчике из набивного ситца. Треугольный вырез приоткрывал нежную Грудь ровно настолько, что можно было только догадываться, насколько она совершенна. Если бы древнегреческую статую из нежно-розового мрамора покрыли тонким слоем перламутра, а затем набросили бы на нее тунику, закрывшую все, кроме этой впадинки, лишь намечавшей переход к двум спрятанным под тканью выпуклостям, картина, вероятно, была бы той же. Лето, а девушка совсем не загорела. Шея, руки, лицо, даже стройные ноги просто сияли белизной. И чем больше смотрел на нее Виктор Петрович, тем труднее ему было справляться с желанием прикоснуться к ее щеке, к пушистым волнам пепельных волос…