И она стала сыпать вдруг таким отборным матом, что на террасе все, кроме нее, затихли.
— Ваша подруга, кажется, пьяна, — обратился следователь к Лепницкой, — вы уложите ее где-нибудь, чтобы не мешала нашему… общению.
— Ах ты, дрянь! — взорвалась Галина. — Да я тебя в клочья порву! С волчьим билетом вылетишь с работы. Ты знаешь, с кем ты имеешь дело?! Мне стоит пальцем шевельнуть! Ты же, дурак, был только ширмой для Меня, как ты не понял?! Я тобой прикрывалась! А у меня такие мужики, которым ты в подметки не годишься!
Кронину стало вдруг нестерпимо жаль свою бывшую подругу: в ней говорила та же самая обида, что и в девчушке с искореженной судьбой, Валентине. Но к Валентине он испытывал искреннее сострадание, Галина же со своим высокомерием, снобизмом, эгоистичностью вызывала отторжение и жалость, смешанную лишь с брезгливостью. Она была душевно грязной, хотя телесно отполированной до неживого, неестественного блеска, как дорогая статуя из мрамора. Кронину неприятно было даже вспоминать, что когда-то он целовал эти искривленные ненавистью губы.
Галина Николаевна Высоцкая потеряла лицо. Аристократка проиграла «поганому менту» по всем позициям. Это поняли не только ее подруги, но, похоже, и она сама. Вскочив, она убежала с террасы в дом. Лепницкая двинулась было за ней, но Кронин остановил ее словами:
— Пожалуйста, не уходите, Лидия Васильевна, я хочу восстановить ход событий накануне убийства, точнее, в ночь с третьего на четвертое мая.
Лепницкая остановилась. На террасе повисла тишина. Женщинам явно не хотелось ворошить неприятные воспоминания.
— Я вам как будто бы все рассказала. — Лепницкая отвела глаза.
— Я хочу точно знать: кто где стоял, кто принимал участие в драке…
Вера Витальевна Додикова, супруга владельца казино, очень хорошенькая, с пухлыми губками и платиновыми кудряшками «а-ля Мэрилин Монро», капризно протянула:
— Вы можете себе представить меня дерущейся?
— Могу, ответил Кронин.
— Хам! выкрикнула дамочка, тотчас утратив всю свою сексапильность.
— Говорят, у клонированной овечки Долли были волчьи зубы и она любила ими рвать сырое мясо.
— Я на вас в суд подам! — вскричала Вера Витальевна. Кронин пожал плечами:
— Ваше право. Я просто хотел сказать, что ничему уже не удивляюсь.
— Я расскажу и покажу, кто где стоял и как все это происходило тут, — поднялась с деревянной резной скамьи Дина Валентиновна Большакова, до сих пор сохранявшая молчание, — но вы должны пообещать, что после этого оставите нас в покое. Никто из нас не убивал Алину, я ручаюсь.
— Она помолчала и оглядела присутствующих. Указав унизанной перстнями рукой на Лепницкую, задумчиво произнесла:
— Лида, я помню, жарила шашлык. Точнее, это делал ее супруг, а Лида стояла рядом с ним. Вон там мангал, видите? — Она указала в угол сада.
— А что это за яма рядом с ним?
— Для барбекю, — произнесла Лепницкая, усмехнувшись.
— Вы что, быка там целиком зажариваете?
— Быка не быка, но барашка — случается. Лепницкая закурила и села в плетеное кресло.
— Мы с мужем, — продолжала Большакова, — сидели за столом. Светлана Прибыткова с Женей Шиманским гуляли по территории дачи и о чем-то беседовали. Они, по-моему, наблюдали за Алиной с Сергеем. Эти двое танцевали в обнимку. А Додиковы сидели вон там, в углу террасы, и о чем-то шептались.
— Мы не шептались, — прервала ее Додикова, — а просто разговаривали. Музыка громко играла, вот и приходилось говорить прямо на ухо.
— Да какое это имеет значение? — вмешалась Лепницкая. Она повернулась к следователю: — Вы узнали все, что хотели?
Не отвечая на ее вопрос, Кронин обратился к Большаковой:
— Как начался скандал? Большакова замялась.
— Н-ну-у… Кажется, Сергей с Алиной стали целоваться…
— Боже мой! Да они просто много выпили! — вскипела Лепницкая. — С каждым может случиться.
— Он полез ей под юбку, — хихикнула Додикова, — а Женька матом заорал, и бросился к ним. И Прибытков а тоже.
— Так и было? — спросил у Прибытковой следователь.
— Да, так и было. Они вели себя как животные. Тискались при всех. Евгению давно надо было развестись с этой шлюхой.
— и на тебе жениться? — снова хихикнула Додикова.
— Я ему нравлюсь, ну и что? По крайней мере я не веду себя как шлюха.
— Это ты-то?! — Додикова расхохоталась.
— Да, я, — повернулась к ней Прибыткова, — я на глазах у всех не тискаюсь. И по темным комнатам с завязанными глазами не уединяюсь с неизвестным мужчиной.