— А вот и подозреваемый номер один.
— И как же я могла это сделать? — тотчас же подступилась к нему Инга. — Я же была в кабинете у Миры Степановны, когда все произошло.
Козлов вначале растерялся от неожиданного напора, но потом с видимой охотой вступил в дискуссию:
— У всех преступников всегда наготове железное алиби. Вам не обязательно было сталкивать ее своими руками.
— Да она бы не справилась-, - расхохотался высокий и худой человек с дешевой сигаретой без фильтра в руке — актер Гриньков Сергей Иванович. — Вы посмотрите на нее, Павел Николаевич, и сравните с габаритами Тучковой.
— А я и говорю, — продолжал тот, — что она наняла убийцу.
— А мотив? — ехидно спросила Инга.
— Ну… — протянул Павел Николаевич, — мотив-то у вас есть. Все знают, что вас взяли на роль Анны Карениной. Взять-то взяли, а роль-то не дали. Вот и мотив.
— Какой у вас острый аналитический ум! — восхитилась Инга.
— А чем плох такой мотив? — не сдавался ее обвинитель. — Люди и из-за меньшего на убийство идут. А уж из-за роли-то… Да актеры готовы друг другу глотки перегрызть из-за такой-то роли. Тем более актрисы. — И он, довольный собой донельзя, громко расхохотался.
— Вот я и говорю, — продолжала ехидничать Инга, — что вы настоящий Шерлок Холмс — сразу нашли виновного, сразу поняли, что у меня липовое алиби, что я не своими руками убила соперницу, а наняла кого-то. — Она сделала паузу для пущего эффекта, а потом с убийственным сарказмом в голосе произнесла: — Только вот когда я его успела нанять?!
— То есть? — не понял Павел Николаевич.
— Вот вам и то есть. Сами подумайте — я подошла к расписанию, увидела, что роль в приказе о распределении дали не мне, а другой актрисе, и сейчас же решила, что ее надо убить. Да вот беда — Аркадий Серафимович меня в ту же минуту позвал в кабинет Миры Степановны. Так что не получается, многоуважаемый Шерлок Холмс. Не успела бы я воплотить свой грязный умысел на деле.
— Получил, Павел Николаевич? — вновь рассмеялся Гриньков.
— А ты, Гриньков, не торжествуй, — огрызнулся тот. — Тебе лишь бы порадоваться чужому промаху.
— Еще бы! — воскликнул Гриньков. — Ты обвинил невинного ребенка в таком смертном грехе, как убийство! Еще бы мне не радоваться, что это дитя умеет постоять за себя!
«Дитя так дитя, — подумала Инга. — И пусть меня воспринимают как наивную дурочку. Оно для дела-то полезнее».
— Простите, пожалуйста, — обратилась она к Гринькову, раскрывая пошире голубые глаза и хлопая ресницами, — как ваше имя-отчество?
— Сергей Иванович, — расплылся тот в улыбке. — А вас Инга зовут? Очень, очень приятно, Инга. Вы не думайте, мы тут незлые.
— Мы тут пивом измученные, — вступил в разговор тот самый субъект, который искал себя в распределении на первых ролях и которого в театре все называли просто Стасиком.
— Не все пьют пиво, Стасик, — проговорил назидательно Гриньков.
— Конечно, некоторые водяру хлещут, — тотчас же парировал Стасик.
— Кто — я, что ли? — возмутился Гриньков. — У меня язва, мне нельзя.
— У всех язва и пиелонефрит, но все надрываются. Если не пить — вообще с ума сойдешь.
Разговор уходил в какое-то совершенно не нужное Инге русло. Необходимо было незаметно вернуть его к произошедшей трагедии. Видно было, что судьба бедолаги Тучковой никого здесь не волнует, но как предмет для обсуждения вполне годится.
— А кому еще, кроме меня, может быть выгодна смерть Тучковой? — спросила Инга очень громко и на высоких нотах, изображая очаровательную непосредственность.
На площадке воцарилась полная тишина. Вопрос остался без ответа. И Стасик, и Гриньков, и Павел Николаевич сделали вид, что не услышали его, и быстренько ретировались. Гриньков преувеличенно громко приветствовал поднимавшуюся по ступенькам молоденькую инженю Шулепову, Павел Николаевич подошел к Павивановой и Крученкову — семейной паре заслуженных артистов, имевших, по слухам, большое влияние на Миру Степановну, а Стасик Провоторов заговорил о чем-то с народной артисткой Пуниной, искательно заглядывая ей в глаза.