– Чокнулись, – сказала Люба.
Две стыдливо скрытые бутылки боднули друг друга. Лет десять назад пить на лавочке можно было, не таясь. Целоваться – тоже. Стас ополовинил бутылку и вопросительно посмотрел на Любу.
– Что?
– Ты хотела поговорить без Оли, – сказал Стас. Он не ошибался. Они знали друг друга хорошо, слишком хорошо.
– Как у вас с ней?
Стас пожал плечами. Что он мог ответить? Скучно? Обыденно? Надежно? Дорого ли стоила надежность теперь?
– Плохо, да?
– Да не плохо, – огрызнулся Стас. – Никак. Чуть сложнее, чем яичница на завтрак, домашние дела и постылая работа.
– Значит, плохо, – заключила Люба.
– Не всем же быть остроумными и ветреными.
– И все же, таких немало.
– И все же, иногда ветреность убивает чувства, а остроумие бесит.
– И все же, ты обрадовался мне.
– Иди на хуй, – сказал Стас.
– У тебя еще остались наши кадавры на компе?
– На компе я теперь работаю.
– Это не ответ.
– Деньги зарабатываю, кручусь между заказчиками, чтобы в офис не ходить.
– Это не отве-ет, – пропела Люба.
– Остались.
– Поиграем вечером?
Стас допил пиво. Всего два раза приложился к бутылке – и все. То ли опыт, то ли черта, которую не стоило переходить. Он аккуратно расправил на коленях бумагу. Люба достала из сумки еще одну бутылку, сбила крышку о скамейку, и Стас спрятал этикетку. Сестра смотрела на него голодными блестящими глазами, ее полные губы полуоткрылись в ожидании ответа.
– Что ты хочешь мне доказать? – рявкнул Стас. – Что ты интереснее, сложнее Оли? Да, это так. Но мои слова о бесячем остроумии это не отменяет.
– Ты поскучнел, – спокойно ответила Люба.
– А может, ты затормозила на месте?
– Если я затормозила, – улыбнулась Люба, – то там, где мне нравится. У меня есть все, чего я только могу пожелать: мужчины, внимание, развлечения и полная свобода. А где остановился ты, милый? Достаточно ли тебе того, что ты имеешь сейчас?
– Допустим.
– Тогда я разочарована. Но, видишь ли, в чем проблема, я тебе не верю.
– По-твоему, я не счастлив?
– По-моему, нет.
– А по-моему, вполне.
– Тогда почему ты сейчас сидишь здесь, со мной?
– Иди на хуй, Люба!
История была такая:
Сначала умер папа. Болел он недолго, отошел спокойно и безболезненно, как и многие мужчины, погребенные под непосильным грузом ответственности, переживаний и пустых мыслей. Мать Стас почти не знал: ее не стало, когда ему сравнялось пять. Тетя Лена и дядя Толя тянули детей на себе, а папа пытался заработать достаточно, чтобы не пришлось разменивать квартиру.
Дядя Толя умер спустя год после папы, когда у тети Лены уже нашли опухоль.
Скверная история. Двоюродные брат с сестрой остались предоставлены сами себе. Ему было девятнадцать, ей – семнадцать. Стасу пришлось быть сильным и бороться с обстоятельствами. Иначе – никак. Без поддержки никак.
Зато квартира осталась за ними.
Стас поставил бутылку у ног. Встал и прошелся туда-сюда, разминая затекшие мышцы. Люба следила за ним. Молчала. Казалось, что говорить больше не о чем, и вместе с тем ничего на свете Стасу не было так важно, чем еще пара реплик, пусть даже пустых, издевательских.
– Так поиграем?
– Поиграем.
Играли на планшете. В детстве пачкать бумагу просто так не позволяли. За человечков и узоры на тетрадных полях наказывали, тем не менее, и Стас, и Люба рисовали прекрасно. Даже не тренируясь и не осваивая азы. Просто дано. К электронному планшету приспособились легко, и изысканные кадавры перекочевали с вырванных клетчатых листков в цифру.
Оля хлопотала на кухне: «скоро жарёха!» Стас подергал мышкой, выводя компьютер из анабиоза, создал в Фотошопе новый файл, задал ему привычные размеры и нарисовал серый прямоугольник, закрывавший треть холста.
– Иди отсюда.
– Пойду посмотрю, что такое жарёха, – сказала Люба.
– Снобка.
Стас выбрал тонкую кисточку и несколькими движениями стилуса набросал контур будущей головы. Получилось нечто похожее на дьявола с триптиха Босха. Стас раскрасил клюв и глаза кадавра черным, перья – синим, водрузил на макушку корону, подумал и дорисовал большие буйволиные рога. Получилось странно, но ведь чем страннее – тем лучше. На жестком диске Стаса жили куда более причудливые создания, порожденные их совместной с Любой фантазией. Стас закрыл голову серым прямоугольником, убедился, что Люба поймет, откуда продолжать рисунок, стер выглядывавшие из-под прямоугольника перышки, чтобы не давать лишних подсказок.