«А черт с ними! — решил он без всякого огорчения. — Плевать я на них хотел. Да и что они мне в сравнении с этой вон прелестью?»
Уже почти поднявшись на самый бугор, он с удовольствием оглянулся на льдисто сверкающую под солнцем Ком-ю и лесистый гребень тайги за ней, потом бросил беглый, но цепкий взгляд на побуревшую к осени луговину, место их детских игр левее деревни, и на пестрое разнолесье, которое всегда обступало деревню со всех сторон, а теперь совсем уже надвинулось на нее вплотную. Совхоз хоть тоже не город, а все не то! Природа — она природа! Ишь, какая здесь тишина! Недаром деду сюда хотелось хоть на недельку: вольная воля! «Однако вначале надо приобиходить избу, — спохватился парень. — Печь истопить, отдохнуть с часок — да и двинуть обратно. День — он проскочит быстро. За ним — поспевай…»
Без особого удовольствия он поздоровался с Яковом и Еленой, отдал им пестерь с гостинцами Николая, уважительно кивнул в сторону зашедшихся в злобном лае собак на долбановской усадьбе:
— Ну и зверье! А это что? Двух, видно, мало! Ишь ты, пузан… В его сапоги доверчиво ткнулся пушистой мордочкой неуклюжий бурый щенок. Виктор потянулся было к нему, даже успел дотронуться ладонью до мягкой шерстки, как вдруг Елена со злостью ударила щенка ногой. Тот с визгом отлетел в сторону, закрутился на месте, но тут же вскочил и виновато поплелся, поскуливая, к усадьбе. Прикованные там цепями к конурам, как по команде, еще сильнее затявкали обе собаки. И этот свирепый, тоскливый вой на минуту заглушил все окрест — и шум реки, и шорох ветра в ближних кустах.
— За что ты его, беднягу?
Елена молча замахнулась на оглянувшегося было от калитки щенка.
— Он знает за что, — сердито сказала она, когда щенок торопливо скрылся по ту сторону калитки. — Я из него щенячью дурь выбью.
На травянистый бугор поднялся и дед Онисим. Беленький, легонький, как пушинка, он и устал, но и радовался всему, что видел вокруг. Да и день, как нарочно, был солнечный, теплый. И ветерок таежный душист. И речка внизу, когда глядишь на нее с бугра, особенно хороша. Вся в солнечных бликах, как язь в чешуе…
— И верно, что погостить к тебе, Яков, приехал, — подтвердил он слова Виктора своим тоненьким, сипленьким голоском. — Изба-то моя еще вроде жива?
— Жива, — равнодушно ответил Долбанов.
— Недельку, а то и две поживу. На могилку к Дарье схожу…
Он поглядел в ту сторону, где в самом конце луговины виднелось заросшее кустарником кладбище, и вздохнул:
— Там и меня велю схоронить. Вдвоем с Дарьюшкой нам будет повеселее.
Пока дед беседовал с соседями, не замечая их недовольного, отчужденного вида, пока ходил на кладбище, обошел свою нищенскую усадьбу и посидел у избы на обсыпавшейся, заросшей полынью да лебедой завалинке, Виктор связал березовый веник, обмел им стены и потолок в затянутой паутиной, грязной избе, выбросил мусор. Потом натаскал из Ком-ю воды и тем же веником тщательно вымыл, выскоблил пол, набросал в углах спелой полыни, выставил и протер оконные рамы, вытопил печь.
Все в заброшенной избе было ветхим, потрескивало и шаталось, но жить было можно. Войдя в избу, Онисим умиротворенно проговорил:
— Уж больно тут гоже! Чуток поживу, старое вспомню. А что чернобыли в углах набросал — правильно сделал: разной нечисти будет меньше. Нет, что ни скажи — хорошо!
Он счастливо развел руками, присел на лавку.
— Угодил ты мне, Витюшка. Молодец. Так и Насте, снохе, когда вернешься, скажи.
Когда парень рубил для костра еловые сушины топором — после каждого удара на другой стороне реки, за плесом, внятно отзывалось эхо. Оно было похоже то на удар кулаком по листу железа, то на гулкое собачье взлаивание. И возникало не сразу, хотя тот берег был недалек, а после отчетливой паузы: удар топора — и в это мгновенье с высокого берега через Ком-ю летело ответное эхо. Дед всякий раз при этом взглядывал на лесную гряду, поднимавшуюся стеной на том берегу и четко отражавшуюся в прозрачной речной струе, довольно покрякивал, улыбался:
— Ух ты, вот славно! И все-то тут с тобой говорит. Сколь себя помню, всегда так было.
На костре по-таежному вскипятили походный чайник. Чай вышел отменно душист и наварист. Онисим давно не пил такого вкусного чая. А может быть, так показалось ему, умиленному всем, что видел вокруг в родной деревеньке.