Дорога сюда, разговор на могилке с покойницей Дарьей, душистый охотничий чай — разморили его. И когда непоседливый внук, подхватив две дедовых удочки, торопливо пошел к реке, отмахиваясь от соскучившихся по свежему человеку, еще не сдающихся осени комаров, слепней и мошки, старик, давно уже переставший быть лакомством для таежного гнуса, мирно присел на ступеньку расшатанного крылечка, привалился плечом к перильцам, пригрелся на солнышке и вздремнул.
6
Яков с Еленой закрылись в своей избе.
Присланный сыном подарок — конфеты для матери и сдобные городские сушки отцу, а пуще всего слова Николашки о том, чтобы родители поскорее бросали свою Глыбуху, перебирались обратно в совхоз, — не порадовали их, вызвали только лишнее раздражение, особенно у Елены.
Сын, как видно, совсем свихнулся. Думали, он вернется со службы поумневшим, а вышло наоборот: еще когда учился в школе, жил в городском интернате, тайком от них вступил в комсомол, а теперь окончательно стал идейным. Ему добро наживать, видишь ли, ни к чему. Главное, что ему, кандидату партии, надо, это «быть полезным в труде для всего народа…»
— Ох, и дурак! — Елена вытрясла гостинцы на стол, швырнула пестерь Николки в угол. — Будет время, спохватится, сам сюда прибежит: «Примите, мама с батей, ошибся я в этом деле, без ваших достатков, без помощи пропаду!» Да только так просто оно не будет: хочешь добра, уходи от своих идейных. Зуевым, верно, не привыкать к нужде, оттого они и идейные. А нам, Долбановым, без большого добра не жить. Помяни мое слово, — сердито, будто и он виноват в нерасчетливом поведении сына, повернулась она к Якову, — Колька опамятуется. Как женится на зуевской бесприданнице Соньке, да как пойдут у них голопузые один за другим, сразу вспомнит об мамке. Нужда прижмет — прибежит! Не то что в Глыбуху, а куда и подальше, лишь бы добра побольше.
— Хм, да… однако теперь уж навряд ли, — не очень решительно, все же оспорил Яков. — Соньку на это не повернешь: зуевская порода. Она скорее Кольку к себе повернет.
— И чего далась ему эта Сонька? Будто на свете и девок ладнее нет.
Предстоящее родство не радовало Елену. Не те это люди, Зуевы, чтобы хотелось породниться с ними. Не только родства, а и дружбы не может быть. Какая тут дружба, если о том, чтобы в доме был крепкий достаток, у Зуевых сроду забот не было? Как жили в Глыбухе голота-голотой, так и в совхозе живут, не думая о достатке. Блаженные, маломысленные, как и дед их Онисим. Тот наловит, бывало, с десяток карасей на озере за деревней или с пяток язей на реке и рад до смерти, больше ему ничего и не надо. Голы-босы росли, а шуму и смеху в избе, будто добра в их избе полным-полно!
Теперь вон и Колька присох к их семье. Жениться задумал. Зовет на свадьбу. А что в той свадьбе? Неужто не видит, в какую семью идет? Что у них есть, идейных, должен соображать? Ан нет, повело туда. И мать с отцом все время в совхоз зовет: там, мол, радио и кино, и охоты с рыбалкой не меньше, полный комфорт…
Выходит, сын и не сын. Такой же, как зуевские ребята. Взять вон хоть Виктора… Тоже еще — студент! Бормочет о том, что жить, мол, надо для счастья народов, трудиться на государство… значит, на неизвестного дядю. И в том, мол, главная цель. Тьфу ты, чертово семя! Говорят об этом по радио и в газетах, долбят насчет коммунизма, а малоумки, вроде нашего Кольки, им верят.
— Зуевы сбили его с пути! — упрямо и раздраженно твердила Елена, поглядывая в окно, за которым виднелась зуевская изба с сидящим на крылечке дедом. — Теперь вон в Соньку влюбился. А парень, когда влюбленный, пойдет за девкой хоть на край света. Век им этого не прощу! У матери сына отнять… да за это мало со свету сжить!
Тонкогубая, кареглазая, с крепко сбитым жилистым телом моложавой, в полной силе смазливой бабы, она была в такие минуты похожа на волевого, задиристого парня — из тех заводил, которые готовы сделать на глазах у друзей такое, на что другой вовек не решится. И именно такая, деятельная и злая, она особенно нравилась Якову. Исподлобья оглядывая ее, он чувствовал, как все в нем, сытом, хорошо обихоженном мужике, начинает привычно тянуться к ней, как вместо мыслей о Кольке и Зуевых сладко и властно вызревает и толкает к бабе только одно желанье — прямолинейное и требовательное, как приказ.
Ан, не до этого нынче: там за избой — нечаянные соседи. Принес их бес. Теперь не знаешь, чем и заняться. Надо бы то и это, да как бы не навести приезжих на подозрение. Онисим — еще туда-сюда, ничего не заметит. А вот Виктор… глазастый, наянливый парень. Так вокруг и сверлит глазами. Одна надежда, что нынче же к вечеру уедет назад в совхоз. Значит, этой же ночью надо как-нибудь незаметно убрать из их погреба схороненные там бочки с запретной рыбой. Свой-то погреб давно уже набит не только ящиками да бочками, а и разными банками-склянками, корзинками да пестерями с соленьями, вареньями из клюквы, брусники, кислицы, малины с морошкой со всем, что можно было собрать, дотащить до дома и спрятать про черный день в этой богатой дарами, покинутой односельчанами тайге.