Но вот и лесные заросли стали редеть. Тропа пошла под уклон. В просветах внизу открылась длинная, неширокая полоса зеркально-светлой воды.
Спустившись на бережок, Онисим присел отдохнуть на полусгнивший пенек и некоторое время оглядывал слезящимися, счастливыми глазами открывшуюся перед ним картину: изумрудно-яркую мшару с редкими тощими деревцами и кустиками на ней, за мшарой — узкое зеркало озера, за ним — опять зеленую мшару, но уже дальнего берега, а за той дальней мшарой — пестротканную стену бескрайней глухой тайги.
Где-то справа в осоке мирно покрякивал утиный выводок. Слева — невидимый дятел долбил сухую вершинку. В кустах изредка тенькала и посвистывала пернатая мелочь. А озеро было спокойным, гладким. Ни единой морщинки не набегало на эту ровную гладь, как будто оно как уснуло в тот год, когда рассталось с Онисимом, да так с тех пор еще и не проснулось, или не узнает старика, забыло о том, как когда-то, еще мальчишкой, он пришел сюда в первый раз и с тех пор ходил каждое лето, сдружился с ним, с этим озером, спрятавшимся от людского глаза в лесу. Теперь твой Онисим вернулся… проснись же, озеро, всколыхнись!
На дымчатой глади, у самой кромки зеленой мшары, что-то легонько плеснулось, возник довольно большой кружок, расплылся, пошел по воде — и пропал.
Рыба играет, будто озеро этим знак подает.
Как бы очнувшись от счастливого забытья, старик поднялся пенька, стал налаживать вершу, и прежнее мальчишеское нетерпение охватило его: надо, ох, надо поторопиться! Больно уж хочется подержать тех крупных, как бы из детства плеснувшихся вон там на воде, бронзовых карасей. А есть ли они? Вдруг да повывелись! Что ни скажи, прошло с той поры много лет. Озеро вон, гляди, как мшарами затянуло. Может, и живности стало меньше?
Еще в избе, собираясь в путь, он привязал к горловине верши, к ее внутреннему кольцу, кусок душистого ржаного хлеба в марлевом лоскутке. Теперь оставалось растянуть вершу при помощи двух металлических прутьев, добраться по травянистой мшаре до чистой воды и опустить снасть на дно.
Наскоро определив, какое место будет уловистее, Онисим ступил на мшару и метра три прошел по ее колеблющейся зелени без особых помех.
Туго переплетенные корни и стебли травы держались на воде довольно прочно, хотя после каждого шага оседали вниз и след заливала рыжая, пузырящаяся вода. Потом живая ткань мшары сделалась тоньше. Она жиденько колебалась по всей ширине, хлюпала и вздыхала. Деду приходилось нащупывать сапогом места и кочки покрепче, чтобы не оступиться, не провалиться.
До чистой воды оставалось не больше метра, когда он уже не нащупал надежной опоры под сапогом, нога провалилась выше колена, и за голенище заплеснулась острая, показавшаяся ледяной вода.
Дальше идти старик побоялся. Но и отказываться от задуманного так вот сразу — не захотелось. Вернувшись на берег, он попробовал добраться к воде в других местах, однако и там чаруса была не лучше. Пришлось добыть в лесу две крепких жердинки, вернуться на первый след.
Кладя осиновые слеги крест-накрест, старик наконец добрался до чистой воды и, лежа на животе, полузалитый водой, столкнул вершу в озеро.
Домой он вернулся к обеду. И тут же, у бывшей околицы, его встретил Яков.
— Жив? — удивленно, как показалось деду, спросил мужик. — Однако весь мокрый… тонул, знать?
— Пришлось на пузе полазить, охолодал! — весело отозвался Онисим. — Однако ух — заросло как озеро-то! — добавил он огорченно. — Так, пожалуй, и пропадет. Еще десять лет — и затянет его травой.
— Тут все одно никому не жить, — равнодушно заметил Яков. — Пусть оно хоть совсем заглохнет.
— Нет, не скажи. Озеро — все же озеро. С ним цена всей округе выше. А болото — кому нужно? Одно дело, когда на земле все чисто да живо, другое, когда болота. На болоте какая польза? Комар да мошка — не больно большой прибыток государству.
— Чего об государстве заботиться? Оно без тебя управится, будь здоров.
— Как это без меня? Эко ты…
Не дав старику возразить, мужик перевел разговор на более интересное для него:
— Снасть-то поставил?
— А как же? Само собой. Завтра пойду вынимать.
— Смотри там, — неожиданно для себя предупредил его Яков. — Как бы чего… утонешь!
Онисим легко отмахнулся костлявой ладошкой:
— Еще чего! Я легкий, без весу. Однако пойду сушиться. Вишь ты, как вымок. Как бы мне не простыть.
В избе он умылся, переоделся. Потом аккуратно вывесил для просушки мокрую телогрейку, штаны с портянками, насадил сапоги на колья покосившегося от ветхости плетня, пообедал «чем бог послал». И до самого вечера не выходили из его головы родные картины: усыпанная бисером ночной росы дорога к Черному озеру, дымчатое блюдо озерной глади, волнистый кружок на ней от невидимой рыбины и та предательская, ворсистая мшара, по которой от каждого шага до самой воды идут недобрые травяные волны.