В новом-то доме, у Адриана и Насти, колонку нагрел, намылся и будь здоров! Сиди потом да чаевничай с брусничным или черничным вареньем. Отсюда Глыбуха теперь все чаще кажется сном: уж есть ли она? Была ли? Может, так это — показалась да и пропала? В лесной глухомани, вдали от людей, лешаками век свой там жили. Ни радио, ни газет. С сохатыми да медведями наравне…
— Так нет же, лезешь туда… зачем? — между тем продолжала свои упреки и уговоры Настасья. — Не хочешь ты, старый, покоя: эно, куда тебя потянуло, в брошенную людьми развалюху! Что там хорошего? Маета! Ну, верно: ягоды да грибы… природа. Так этой природы и тут хватает. А до Глыбухи конец не малый: чуть ли не семьдесят полных верст, шивера да завалы… куда тебе, ты скажи? Сам как пушинка: дунь на тебя посильнее — взлетишь! Вот уж истинно божье дитя!
Худенький, небольшого росточка, с тонкими и пушистыми, как у кролика, белыми волосами, похожими на апостольский венчик со старой иконы, белобородый и белобровый, — он был незлобив и покладист, с годами все ласковее и доверчивее смотрел на людей некогда голубыми, а теперь как бы выцветшими глазами и был по-своему счастлив — старый, добрый ребенок.
— Ты у нас как святой! — шутили над ним в семье Адриана, и особенно отличался этим веселый внук Виктор. — Точь-в-точь таких рисовали попы на иконах.
Это прозвище — «божье дитя» — давно уже плотно прилипло к деду, и он нисколько не обижался. Оно ему даже нравилось: божье так божье, к раю поближе. А ждать тот рай осталось совсем недолго…
У Адриана ему жилось хорошо. Никто им не тяготился, ничем не попрекал. Не считать же попреками заботливое ворчанье Насти? К тому же Онисим был хоть и стар, но все еще в силе. Не прочь был сходить в совхозный клуб — посмотреть кинофильм, или с полчаса посидеть в механической мастерской, полюбоваться ладной работой сына Алексея и его бригады, где до ученья работал и Витька, а теперь его заменил Колька Долбанов, парень с сильными золотыми руками. Любил зайти в магазин, где разный товар сверкает на полках, тем более в продуктовом отделе: одних бутылок не счесть! Любил посидеть на скамеечке возле дома, за правнучкой Ленушкой последить. Те, кто постарше, до лета учатся в совхозной школе да в городском интернате, а Ленушка — та мала, за ней еще надо присматривать круглый год. Тоже старому дело.
Но как ни добротна жизнь в совхозном поселке, а время от времени все чаще стала вдруг вспоминаться, тянуть к себе оставленная людьми, затерявшаяся в тайге деревня Глыбуха. Что ни скажи, а прожил там не один десяток лет. Бывали дни, когда так бы и сел в моторку, так бы и пробежал по реке те семьдесят верст, о которых сейчас говорит Настасья. Потянет вдруг, засосет под ложечкой, встанет перед глазами глыбухинское приволье: семужья быстрая речка, бугристая пена между шиверами… высокий каменный берег на той стороне с темной грядой из ельника да осины… черное мелколесье за деревенскими огородами на низменном берегу.
А дальше — болотины да озера, тайга да тайга, конца ей и края нету!
«Нет, надо, надо в остатний раз взглянуть на все это хоть одним глазком, пожить хоть неделю, — раздумывал он. — Живет же, слышь, вот уже пятый год в прежней своей избе Яков Долбанов, Колькин отец? По договору с потребительским обществом, вместе с бабой Еленой, нанялся туда рыбаком — и живет себе в покинутой всеми Глыбухе. Значит, есть там живая душа, — при надобности поможет. Да внучек Витька, пока у него в институте каникулы, в воскресенье наведается, глядишь. Летом там тяжко, комар да овод заест, а нынче, к осени, в самый раз хорошо! Так что зря ты, Настя, боишься: не пропаду я там, сношенька, не боись…»
Все это дед с каждым днем все настойчивее втолковывал близким, тайком подговаривал, чтобы поддержали его, Витьку и Алексея, и так надоел своими унылыми разговорами, что все, включая и Настю, в конце концов согласились отправить старого на неделю, в крайнем случае на две, в родную Глыбуху. Тем более что изба там еще стоит, Виктор ездил раза два на рыбалку, проверил. Подправить ее — и можно прожить хоть до поздней осени.
Онисим стоял теперь на очищенном от тайги берегу довольный всем, что видел вокруг — и ворчливой, но доброй снохой, и милыми сыновьями да внуками, ангелочками-правнучками Еленой и Катериной, а особенно тем привольем, которое ждет его впереди, когда они с бойким Витюшкой вот-вот двинутся на моторке вниз по Ком-ю и пойдут в лесном извилистом коридоре по быстрой воде до самой Глыбухи. Он молча блаженно щурился и вздыхал, облитый теплом все выше всходящего за рекою солнца, щерил в улыбке рот, в котором желтели реденькие, стершиеся почти до десен, но все еще свои, не поддавшиеся разрушению зубы, и нетерпеливо поглядывал на моторку.