— Можно к тебе, Федосеич? — весело пробасил Поддужный. — Здорово! Как говорится, с возвращеньицем на главную базу!
— Спасибо.
Вслед за хозяином гости прошли в избу.
— Добро, что вернулся, — басил Поддужный. — Оно, конечно, беда…
Он выразительно оглядел костыль, потом перевел сочувственный взгляд на правую ногу Фомы с аккуратно подвернутой под коленку и туго перевязанной шнурком штаниной. — Да главное в том, что жив и здоров. Порядок?
— Терпимо.
— Так и запишем. Закажешь протез новейшей конструкции — и делу конец!
— Протез приволок с собой. — Фома указал на осиновую деревяшку с кожаным футляром для культи, положенную на сосновый чурбак, служивший ему сиденьем во время сапожных дел. — Да к нему привыкать еще надо.
— Привыкнешь! Такой-то орел?
Бригадир шутливо толкнул сидевшего на лавке Голубана кулаком в плечо:
— Мужик ты во всей красе. И месяца не пройдет, как опять запросишься на делянку.
Он закурил, опустился на лавку рядом с Фомой.
— А мы к тебе с делом.
Фома промолчал.
— Такая загвоздка, понимаешь ли, просто хоть бабам на глаза не кажись! Правильно говорю, товарищ Витухтин?.
— Чего уж! Нам и в районе спасибо не говорят.
— А с бабами просто гроб! Спроси хоть свою Лизавету… Правильно я говорю?
— Аль дома нет?
— Нету. — Фома смутился: — К соседям вроде ушла…
— Ну, ну. Любую пойди спроси. Замучали! Ну, хоть плачь! А дело, мужик, такое, — объяснил он в ответ на молчаливый вопрос Фомы, — месяц прошел, как наш магазин закрыт. Бегают бабы в Завозное… эно куда! Туда четырнадцать да обратно четырнадцать. Это тебе не каша с коровьим маслом!
— С чего же?
— Да вот… Катерина Братищева, чай, слыхал? Сеструха Надейки. Ах да, когда тебе было об том слыхать, раз лежал в больнице. Так вот: родить собралась, во-первых. А во-вторых, говорят, чего-то проторговалась!
— Это не во-вторых, — недовольно поправил Витухтин, — а в самых во-первых!
— Считай, что во-первых, ладно. Тут главное в факте!
Поддужный сокрушенно махнул рукой:
— В кои-то веки выучили свою деревенскую девку на продавца, и нате-подите! То инкассатор, понимаешь ли, приезжал на мотоцикле: выручку она задерживала не по плану. То, понимаешь ревизия из сельпо…
Фома не поверил:
— Катюшка-то? Вряд ли. Братищевы не такие. Честная девка.
— Вряд ли, не вряд ли, а говорят — недостача. Может, неопытность, может, что. А только — весь месяц закрыт магазин, и все тут. А нового продавца обещают вроде не скоро. Когда, Сергей Тимофеич?
— Теперь уж не раньше, чем месяца через три-четыре, — подтвердил товарищ Витухтин. — Когда закончатся курсы.
— Видал? Пока Катерина родит, да пока еще, может, суд…
— Уж сразу и суд! — усомнился Фома.
— Как выйдет. Глядишь, так и лето протянут. А это нам не с руки!
Поддужный замял окурок на каблуке сапога, сунул остаток в горшок с геранью:
— А ты у нас человек надежный. Вернее тебя в округе и не найти…
— Эно, как расписал!
— По истинной правде!
Поддужный просительно заглянул Голубану в глаза: по их северному пронзительно-голубому цвету к мужику и прилепилось это прозвище с детских лет: Голубан…
— Советовался я в районе с председателем потребсоюза на этот счет, Фома Федосеич, — гнул свое бригадир. — Не можем, мол, бегать в Завозное каждый раз, кто за спичками, кто за чем. Надо кого-то, мол, временно, пока вы с Братищевой разберетесь. И есть, мол, у нас такой подходящий… ты это, значит, который вполне способный. На все, мол, руки у нас он в деревне!
Поддужный заговорщически перемигнулся с Витухтиным, но Голубан не заметил этого. Его поразила картина, которую он только сейчас вдруг до конца разглядел за окном, отгороженным от улицы пряно пахнувшими цветами: на краю ржавого болотца, куда уходил по низинке их деревенский ручей, валялась пьяная Лизавета. Она то с трудом поднималась на четвереньки, пытаясь встать и пойти, то с маху, не удержавшись, падала в грязь и затихала там, медленно загребая руками, чтобы не захлебнуться.
— Чего ты там высмотрел? — недовольно спросил Поддужный. — Я ему дело, а он — в окно!
Бригадир укоризненно покачал головой, потянул из пачки новую сигарету:
— Давай теперь ты, товарищ Витухтин.
— Чего тут много-то говорить? — Витухтин потер большим пальцем плохо выбритый подбородок, кашлянул, строго взглянул на Фому, беспокойно ерзающего на скамейке. — Дело ясное. Поскольку местная продавщица Братищева Катерина, как нам, конечно, известно по точным данным, не оправдала доверия руководства сельпо, то вопрос о ней передан нами районному прокурору: обнаружилась недостача на общую сумму в сто семьдесят два рубля семнадцать копеек…