— Тьфу! — дед сердито взмахнул ладошкой. — Незнамо что говоришь, пакостишь языком, зря соседей моих чернишь…
— Конечно, — добавил старик минуту спустя, когда Виктор перед шиверой заглушил и поднял мотор, — Яков с Еленой не ангелы. А все же таки город рыбой кормят, снабжают? Не по своей корысти, а по общей надобности в Глыбухе живут.
Виктор насмешливо протянул:
— Эв-ва! Как есть ты божье дитя. По-своему, по-святому всех судишь. Это Яков-то город кормит? Да он, а особенно тетка Елена, без выгоды и не плюнут! Жадина! Жабья душа.
— Ох, Витька, зря людей обижаешь, — укорил Онисим, хотя и доволен был тем, что внук после шиверы не пустил мотор, дал минутку плыть в тишине. — Не вышла тебе рыбалка летошный год в Глыбеху, вот ты на Якова и валишь. А их, кабы плана не выполняли, разве держали бы пятый год? Поменяли бы кем ни кем. Либо куда на другую речку послали. Однако оба покамест там. Значит, стараются, выполняют.
— Они-то стараются, это верно, — крикнул внук, опять запуская мотор. — Да только для города ли? Щучий хвост — городу, бочку красной — себе!
— А ну тя! — Старик отвернулся. — Мелешь незнамо что.
5
Пока внук с подчеркнутым шиком описывал моторкой широкий полукруг на большом глыбухинском плесе, чтобы пристать к берегу точно в том месте, где в прежние годы причаливал свой самодельный челнок дед Онисим, старик жадно вглядывался слезящимися глазами в знакомые и в чем-то уже чужие приметы родной деревеньки.
Да-а… поубавилось изб и сараев. А те, что остались, сделались вроде бы ниже и неказистей. В совхозе разве дома такие? В два, а то и в три этажа. Эти же сгорбились, черненькие да смиренные, как старухи.
Зато вон Яков Долбанов во всю использовал пять рыбацких лет для своей усадьбы. Она и раньше была не плоха, а теперь уж совсем большущий домина. С новой пристройкой. Два крепких сарая. Добротная изгородь.
Видать, собрал, что можно, со всей деревни. Обстроился, поработал мужик. Поставил усадьбу на самом виду. За ней половину Глыбухи и не усмотришь.
Где, к примеру, моя изба? Ан, вот она, отжитуха. Сгорбилась горше всех. Скособочилась, потемнела от времени. И всегда-то была такая, да, видно, тогда по привычке не замечалось. Теперь — старуха старухой в черном вдовьем платке…
Моторка ткнулась в глинистый мягкий берег. Виктор выскочил, подтянул ее ближе к травке, чтобы не унесло бегучей струей, весело огляделся. Еще веселее сказал:
— Ну вот, дедуля, мы и на месте. Давай, выходи. Сейчас приведем жилуху твою в порядок, осмотримся. Потом, все же, уху тебе приготовлю. Неужто не наловлю? Хоть два-три хариуса… в крайнем случае хоть язи, а на удочку попадутся? Нельзя же совсем без рыбы.
Он помог старику выбраться из лодки на бережок, вернее — почти вынес его на руках и бережно, как ребенка, поставил на хорошо утоптанную тропу возле запасной лодки Долбановых.
— Шагай к избе потихоньку. Яков с теткой Еленой, видишь, и верно глаза на нас проглядели. Ждут.
— Ты, Витя, иди пока один, — попросил Онисим, испытывая сладостное чувство взволнованной умиленности оттого, что вот и опять он в родных местах, где прожил почти безвыездно столько лет. Здесь оженился, детей народил, внуков понянчил, Дарью свою схоронил, да и сам хотел бы здесь век свой кончить, на кладбище к Дарье лечь. — Я чуток у реки постою. Отдохну. Огляжусь маленько.
— Ну, ну, оглядись, — легко согласился Виктор. — А я поднимусь, огляжусь оттуда. Вещи пока оставим в моторке, разгрузим потом. Сначала надо избу осмотреть, прикинуть на месте.
Он достал из лодки пестерь Николки Долбанова и без усилий, размашисто зашагал по тропе на высокий берег, откуда за ними давно уже молча следили Яков с Еленой.
— Здорово! — весело крикнул им Виктор. — Принимай, дядя Яков, гостей!
Яков будто и не услышал приветственный выкрик парня.
— Дедуха наш по Глыбухе соскучился, — как бы не замечая открытой неприязни Долбановых, в том же веселом тоне добавил Виктор. — Вот привез его на недельку. А вместе с ним — и подарок от Николая.
Яков с Еленой переглянулись, но опять промолчали. Похоже, нежданный приезд бывших соседей, да еще с гостеванием, был для них неприятен. Но Виктора это нисколько не огорчило: он и не ждал здесь радостного приема. Еще за годы жизни в деревне, а потом и в совхозе он успел хорошо узнать корыстный характер Якова и особенно тетки Елены. Яков был еще так и сяк, временами даже словоохотлив, а тетка Елена — всегда одинакова: неприветлива, своекорыстна, всегда сторонилась соседей. Мальчишкой Виктор не раз получал от нее подзатыльники да пинки. Да и недавно, раза два прорвавшись сюда на моторке в надежде удачливо порыбачить на некогда добычливых Глыбухинских шиверах, ни разу не видел на моложавом, туго обтянутом смуглой кожей, по-своему даже красивом лице Елены приветливого, доброго выражения. Она любила только свое.