Труппа Пьетро Минготти оставалась в Дрездене до сентября. В городском архиве сохранилась квитанция, согласно которой 15 сентября 1747 года 412 талеров 12 грошей были выплачены «певцу Кристофу Глюку»[32]. Мы не знаем, появлялся ли он на сцене в качестве певца, и как часто; если такое и случалось, то явно не в ведущих ролях. В юности Глюк нередко подрабатывал церковным певчим, но в зрелые годы у него выработался типичный «композиторский» голос — выразительный, властный и громкий, однако не отличавшийся красотой. Впоследствии он скорее страстно декламировал, нежели пел свои произведения под собственный аккомпанемент, неизменно производя магическое воздействие на своих слушателей.
В цитируемом документе интересно другое — сравнительные размеры выплаченных гонораров и имена некоторых сотоварищей Глюка по дрезденским гастролям. Директор труппы, Пьетро Минготти, получил две тысячи талеров — почти в пять раз больше Глюка, что в той ситуации было справедливо. Зато гораздо меньше «певца Глюка» заработали танцовщики, имена которых позднее гремели по всей Европе: Гаэтано Вестрис и его супруга Тереза (275 талеров на двоих) и будущий законодатель балетных вкусов Жан-Жорж Новерр (140 талеров). Мы ещё не раз вспомним Новерра, отметив здесь лишь несомненный факт их знакомства с Глюком ещё в 1747 году.
Регина Минготти осталась на некоторое время в Дрездене, где её ангажировали в придворный театр с окладом в две тысячи талеров. А труппа Пьетро Минготти направилась в Копенгаген, сделав по пути остановку в Гамбурге, где также выступала с большим успехом. В Копенгагене труппу Минготти хорошо помнили по гастролям 1743 года. Молодой король Фридрих Пятый и его супруга Луиза, английская принцесса, увлекались итальянской оперой, но собственного театра пока не имели. Труппе были предоставлены прекрасные условия: артистов расположили во дворце Шарлоттенборг, сцену для выступлений соорудили в парадном зале того же дворца, а для сопровождения спектаклей были выделены 17 придворных музыкантов, исполнителей на струнных и духовых инструментах. Капельмейстером при датском дворе служил тогда Иоганн Адольф Шайбе (1708–1776) — композитор, теоретик и музыкальный критик, придерживавшийся весьма передовых (иногда даже слишком передовых) взглядов на музыкальное искусство. Так, Шайбе, всецело признавая гений Иоганна Себастьяна Баха, опубликовал в 1737 году статью, в которой критиковал стиль Баха за неестественность, нарочитую вычурность и умозрительную сложность. Однако итальянскую оперу Шайбе также не слишком жаловал, считая, что её обольстительные чары пагубно действуют на немецких композиторов. Как истовый германский патриот, он был уверен, что в будущем немецкая опера может встать вровень с итальянской и французской, если драматурги и музыканты объединят свои усилия. Некоторые эстетические и творческие идеи Шайбе оказали воздействие на взгляды Глюка, но, очевидно, не сразу, а годы спустя.
В сентябре 1747 года Глюк на некоторое время расстался с труппой Пьетро Минготти и отправился из Дрездена сначала в Чехию, что было по пути, а затем в Вену. Его визит в Чехию носил сугубо личный характер. Ещё в 1736 году отец композитора, Александр Глюк, ушёл в отставку с должности егеря в Эйзенберге и на образовавшиеся сбережения купил небольшое имение «Нойшенке» неподалёку от княжеских владений, в селении Хаммер (ныне Литвинов) близ городка Брюкс (ныне Мост). В этом имении 8 октября 1740 года скончалась мать Глюка, Анна Вальбурга, а 26 июля 1743 года — отец. Мать не дожила до первых заграничных триумфов сына, отец же, скорее всего, успел о них узнать и должен был гордиться тем, что из «отщепенца» вышло нечто стоящее. Сам Глюк в этот период находился в Италии и лишь несколько лет спустя смог добраться до Хаммера, чтобы посетить могилы родителей, вступить в права наследства и распродать семейное имущество — жить постоянно в столь отдалённом сельском уголке он не собирался.
В Вене его ждал первый крупный успех: 14 мая 1748 года в честь дня рождения эрцгерцогини-королевы Марии Терезии в придворном Бургтеатре была поставлена опера Глюка на либретто Метастазио «Узнанная Семирамида». Разумеется, под именем легендарной царицы древнего Вавилона в стихах была воспета сама Мария Терезия. Текст был не нов — ещё в 1729 году его положил на музыку Леонардо Винчи, и опера Глюка стала седьмым по счёту, но далеко не последним произведением на этот сюжет.
Спектакль прошёл несколько раз, музыка всем, кроме самого поэта, понравилась (Метастазио счёл её «варварской»), но никаких надежд получить постоянный пост при венском дворе у Глюка тогда не было. После затяжной войны за императорский престол и вследствие начатых Марией Терезией государственных и административных реформ траты на капеллу, театр и всевозможные развлечения были ощутимо урезаны. Монархиня очень любила музыку и сама в юности была хорошей певицей, но, как рачительная хозяйка, предпочитала экономить на том, что считала не самым важным. Поэтому, подышав венским воздухом и убедившись, что больших перспектив здесь нет, Глюк решил вернуться к Минготти.
Летом 1748 года братья Минготти со своими артистами оказались вместе в Дрездене, а затем вновь разъехались в разные стороны. В сентябре Пьетро Минготти привёз свою труппу в Гамбург, и здесь в её составе случились важные изменения. Как сообщала одна из местных газет от 3 октября, «столь знаменитый своим музыкальным искусством г-н Глюк является теперь капельмейстером вместо г-на Скалабрини, который поступил на службу к датскому королю»[33]. Прежний капельмейстер, Шайбе, был отправлен в отставку, к которой сам давно склонялся, но не бросал службу из-за финансовых затруднений. Скалабрини возглавил датскую королевскую капеллу и созданный в 1749 году Королевский театр, а Шайбе остался в Копенгагене в качестве учителя музыки королевской семьи, организатора концертов, журналиста, переводчика и просветителя.
В Гамбурге к труппе Минготти присоединились, в числе других артистов, давние знакомые Глюка — Марианна Пиркер и Тереза Помпеати, приехавшие из Лондона. С Марианной и её мужем, скрипачом и композитором Йозефом Францем Пиркером (он на некоторое время задержался в Лондоне), Глюк дружил, и благодаря этому в переписке супругов тех лет иногда упоминается его имя — каждое такое упоминание ценно, поскольку собственно глюковских документов этого периода не сохранилось. Из Гамбурга труппа двинулась привычным маршрутом в Копенгаген, куда прибыла в ноябре.
В любом коллективе обычно складываются не только деловые, но и сугубо личные отношениями труппа Минготти не была исключением. До сих пор мы ничего не говорили о романтических увлечениях нашего героя — просто потому, что ничего конкретного о них не было известно. Но Глюк никоим образом не являлся суровым аскетом. Постоянно общаясь с молодыми, нередко красивыми певицами и танцовщицами, он, очевидно, заводил романы то с одной, то с другой, и эти романы вовсе не были платоническими. В ноябре 1748 года он сблизился с очаровательной певицей Гасперой Беккерони — она выступала в амплуа субретки в комических интермеццо, дававшихся между актами серьёзных опер, и пользовалась заметным успехом у публики (среди её пламенных поклонников был английский посол в Гамбурге Джон Сирил Вич). Красавица заразила Глюка венерической болезнью, от которой он излечился лишь в декабре, но последствия остались с ним на всю жизнь (похоже, по этой причине у него не могло быть детей). Марианна Пиркер писала мужу 3 декабря 1749 года из Копенгагена о случившейся на её глазах скандальной истории, упоминая о том, что датская королевская чета решительно предпочла в роли солистки-буффа добропорядочную жену нового капельмейстера Скалабрини, Грацию Мелини, а легкомысленная Беккерони попала в немилость. «Мне кажется, это справедливо, поскольку она разрушила здоровье бедного Глюка, — сообщала Марианна. — Если бы Вич знал об этом, он бы [неразб.] те сто марок, которые он платит ей каждый месяц. Неплохо было бы поставить его в известность, но только определённо не нашими усилиями. Будь осмотрителен, хотя я очень хотела бы отомстить за Глюка»[34]. Впрочем, уже через пару недель Марианна резко изменила своё мнение: «Я тысячу раз сожалею, что написала тебе о болезни Глюка. Бога ради, никому ничего не говори, у меня есть на то причины. Ему уже значительно лучше»[35].
34
CCPG, 20. Эта цитата приведена в комментарии к самому раннему из сохранившихся писем Глюка, написанному в январе 1749 года из Копенгагена и адресованному И. Ф. Пиркеру.