Обезумевший от счастья, он смеялся и приплясывал, и вдруг затянул громовым голосом хвалебный псалом Богу.
Заласканный отцом Лазарь указал на Иешуа:
- Отец, вот добрый человек, который спас меня от смерти..
Отец подошёл к юноше, и как сына обнял и расцеловал его. Эта ласка смутила Иешуа, потому что он никогда не знал подобного проявления чувств к нему. Между тем, мужчина, уже придя в себя и счастливыми глазами глядя в лицо юноши, сказал:
- Позволь, добрый человек, назвать тебя моим сыном, позволь пригласить тебя в мой дом. Он теперь и твой дом.
По приказу первосвященника Анны Иоанн Креститель был найден, закован в кандалы и приведён во дворец Анны и брошен в подвал.
Дворец Анны находился по другую сторону долины Тирапионь, на горе Сион. Из окон дворца хорошо был виден Храм, откуда доносился протяжный, горестный вопль народа Только левиты не прекращали приносить жертвы Богу…
Члены синедриона, основную массу которых составляли саддукеи – партия аристократов и священников – быстро собрались в круглом зале второго этажа дворца Анны.
Когда высокая дверь от сильного толчка распахнулась и в зал вошёл с гордо поднятой головой Иоанн Креститель с цепями на руках и ногах, сжимая в правой руке крест, члены синедреона пришли в ярость от вида Крестителя. Они вскочили с лавок.
- Предатель! Погубитель народа! Выдать его римлянам на крест!
Пророк я презрением оглядел вопящих людей и крикнул в ответ:
- Я вижу перед собой сброд трусов и негодяев!
Садукеи на мгновенье опешили от этих слов. Ведь они – саддукеи – всегда восхваляли присутствие римских войск на территории Палестины, видя в них залог не только мирной жизни иудеев, но и великое благо.
Аристократы с поднятыми кулаками бросились на Иоанна, но их придержали и опередили фарисеи.
Первосвященник вырвал из руки пророка крест, с бешенной яростью переломил его о колено и метнул обломки под ноги Крестителя.
- Ты лжемессия, и знамя твоё языческое от вавилонской блудницы!
Он замахнулся, чтобы ударить по лицу, но оно в это время было так прекрасно, что первосвященник не осмелился нанести ему позорящий удар и отступил. Но Зосима, дрожа от ярости толстыми щеками, пребольно ткнул Иоанна в грудь кулаком.
- Проклятый! И ты возомнил себя Мессией!?
На это Иоанн, с трудом удерживая хладнокровный вид, хотя колени его заметно дрожали, сильно сказал, протянув руки в сторону фарисея:
- Я несу свет народу. Вы же блуждаете во тьме и тянете народ в грех.
Зосима в изумлении всплеснул руками.
- Каков наглец!
- Я пророк, и если вам угодно будет слушать меня, то я стану пророчествовать.
Зосима, торопливыми жестами сдерживал натиск саддукеев, которые поедали Крестителя глазами, оскорблённые до глубины души тем, что какой-то пастух, свинопас, ничтожество посмел их – соль земли – назвать трусами.
Зосима вновь подступил к Иоанну и. глубоко вздыхая, чтобы успокоить себя, насмешливо обратился к юноше:
- Сказано в Писании – разве ты не знаешь? – что лжемессия тот, кто не может изгонять бесов И разве ты не доказал сегодня…- Зосима обратил увлажненные глаза в сторону Храма- …что ты обычный мужик.
- Так было угодно Богу.
- А разве ты не знаешь, что Бог уже сотни лет перестал говорить через пророков. Он изрекает свою волю через нас, фарисеев!
Матафей метнул угрюмый взгляд на фарисея и с досадой в голосе пробормотал:
- Опять он ищет место прославить себя…
Зосима, потрясая над своей головой пальцем, продолжал:
- Да как ты смеешь обьявлять себя пророком, если Бог не говорит через тебя. Ты богохульник! Пророков нет и не может быть!
На это Иоанн хладнокровно ответил:
- Так считаешь ты, фарисей Зосима.
- Значит, ты по-прежнему говоришь: пророк?
- Да!
Садукеи затопали ногами.
- На Голгофу! На римский крест!
Первосвященник поднял руки и жестами попросил всех вернуться на свои места и в состоянии озлобления на Иоанна подошёл к нему и крикнул:
- Богохульник!
В те годы это было страшное обвинение, за которым следовало побитие камнями…смерть.
Анна обернулся к Зосиме, который задумчиво смотрел в пол и сказал:
- Зосима, говори, что с ним делать?
- Надо отпустить его.
Первосвященник в полной растерянности охнул. В зале наступила тишина. Анна кашлянул в кулак и тихо заговорил:
- Римляне потребуют зачинщика. А если мы отпустим его, то этим навлечём на себя гнев Рима.
Зосима продолжал смотреть в пол, не решаясь сказать, что Анна боится за свой священнический сан, а не ради иудеев. Он обратился к книжнику Матафею:
- Говори.
- Надо отпустить его. Он брат наш. И не гоже отдавать его на распятие Риму.
- Так ты признаёшь его за пророка?
- Нет. Но он брат наш.
- А что скажут саддукеи?
- Отдать! Отдать на распятие!
В зал осторожно вошёл начальник храмовой стражи и, испросив разрешения у Анны, сказал синедреону:
- Манасия, сын Александра хочет обратиться к вам.
При имени главы секариев людей охватил страх, а едва Манасия появился в зале со смиренным видом, как все опустили взоры вниз, стараясь быть малозаметными. Секарий исподлобья оглядел членов синедреона и негромко буркнул:
- Нет на нём греха…- и вышел вон.
Спустя час, Иоанн глубоко погружённый в свои мысли, выехал на осле из ворот Иерусалима, держа направление в сторону Иордана. Там, за святой рекою в земле Колена Гадова он должен был по решению синедреона жить, не покидая места.
А спустя два дня, горожане увидели с крепостных стен римский легион, что быстро двигался в клубах пыли к городу. Люди разбежались по домам и затихли.
Легион вошёл в крепость Антония, куда вскоре был приглашён первосвященник Анна с мешками золота.
В дни Пасхи и опресноков иудеи ели свои горькие лепёшки пополам со слезами.
Иешуа все эти дни провёл в доме отца Лазаря Илии. Илия был купцом и очаровал юношу своими рассказами о дальних странах на Востоке, куда он вновь после праздника Пасхи и опресноков должен был направиться в караване с другими купцами. Пылкое воображение юноши разгорелось картинами сказочного мира. И Иешуа попросил Илию взять его с собой, и немедленно получил согласие.
Итак, обретя новую семью, в которой его любили, Иешуа редко вспоминал Марию и Иосифа. Он на долгие годы покинул Палестину.
Дети всегда неблагодарны к тем, кто относится к ним равнодушно, а если они благодарны, то это лицемерная благодарность.
Глава пятнадцатая
РИМ
На следующий день после избрания Цезаря Правительство в полном составе собралось ранним утром в Храме Юпитера и затихло в ожидании Тиберия, его многолюдной охраны, которая сопровождала в прошлый день полководца с обнажёнными мечами, готовая в любой момент наброситься на сенаторов и изрубить их в куски. Все сидели в трепетном, напряжённом ожидании, не глядя друг на друга, готовые немедленно вскочить при звуке грохота шагов преторианцев.
Но вот осторожно, стараясь не шуметь, в зал вошёл Цезарь. Он сел за боковой столик. И так как Цезаря никто не замечал, он вынул из-под мышки свитки документов и углубился в их чтение. Он словно бы в рассеянности откинул на груди тогу, под которой была кожа, не прикрытая панцирем. Наконец сенаторы увидели Цезаря – без охраны, одного – который сидел в скромной, рабочей позе просматривая свитки и делая них ногтём отметки.
При виде грозного Тиберия, сидевшего в позе смиренного мелкого чиновника, в углу – сенаторы опешили. А когда полководец поднял голову и тихо сказал мягким голосом: «Отцы-сенаторы, позвольте мне присутствовать на вашем заседании».- Люди в умилении вскочили с мест и разразились рукоплесканиями и криками приветствия. Некий консуляр бросился в ноги Цезарю, ловя край его тоги для поцелуя, но тот с гневной гримасой на лице закрылся рукой и так отпрянул назад, что упал на спину. Вскочил на ноги и слыша вокруг слова «Государь! Государь!» он жестами попросил замолчать всех и, с укором обведя сенаторов взглядом, воскликнул: