Народ, лишённый кровавых театров, вынужденный редко смотреть любимую резню гладиаторов, страшно озлобился на Цезаря. Люди часто заступали ему дорогу, осыпали бранью, обвиняя в жестокости.
Он же, на упрёки друзей в мягкости, с гордостью отвечал, что в свободной стране должны быть свободные мысли и язык. Когда власть Цезаря укрепилась, а римляне всё чаще стали подвергать его оскорбительной брани за жестокость, которая ни чуть не была сильней жестокости Божественного Августа ( тот собственными руками выдавливал глаза своим врагам), Цезарь на вопрос претора: «Нужно ли привлекать к суду людей за оскорбление величества?» ответил: «Законы должны исполняться». Перепуганные римляне затихли. Теперь при виде Цезаря все разбегались.
Когда Германик, спустя годы, вернулся в Рим, то Тиберий долго не допускал его до себя, уверяя всех, что тот ничего хорошего на севере не совершил, а все его поступки опасны для государства и не достойны триумфа.
Тиберий тяготился присутствием Германика. Его – Цезаря – смущало благородство молодого полководца. А так как он сам большую часть своей жизни находился под угрозой смерти и принуждён был постоянно лгать, изворачиваться, чтобы спасти самого себя от яда или кинжала наёмного убийцы, то он не мог уважать тех, кто сохранил чистоту своей души.
Только в первые годы своего Цезарства Тиберий отдал много сил и разума на благо римского народа и государства, но так начинал любой человек, получивший неограниченную власть, как , впрочем, и мелкий чиновник, поднявшись на ступеньку выше в карьере.
Однажды Цезарь в очередной раз заклеймил бесчестием старого развратника и мота Цестия Галла, пригрозив ему пытками в Мамертинской тюрьме, если он не исправится. А потом вызвал его к себе и, добродушно посмеиваясь, спросил:
- Правду ли говорят люди, что у тебя во время попоек прислуживали голые, очаровательные девушки? Так ли это?
Перепуганный мошенник яростно бросился к ногам Цезаря, крича:
- Цезарь, это наговор! Я веду целомудренную жизнь!
Тиберий с притворным огорчением вздохнул.
- Ну, вот. А я хотел напроситься к тебе на гульбище.
- Цезарь, я сделаю так, как ты хочешь.
- Нет – нет, не как я хочу, а как у тебя заведено. И пригласи отцов-сенаторов. Вот список имён. Скажи им, что я иду к тебе только потому, что не могу отстать от них.
И Цезарь, швырнув табличку в лицо растерянному Галлу, оглушительно расхохотался. Ему доложили о том, что из Палестины приехал Ирод Антипатр, царь Галлилеи и Переи, который просил Цезаря принять его с дарами. На это Цезарь ответил:
- Я его приму в доме Галла.
Так как Ирод Антипатр был братом принца Филиппа, то последний тоже был приглашён вместе со своей красавицей женой Иродиадой.
Тетрарх Галлилеи и Переи пришёл в сады Мецената, где находился дом патриция, одним из первых и начал прогуливаться в тенистых аллеях, как вдруг услышал лязг металла и. выглянув из-за кустов, увидел отряд преторианцев, который спешил к дому Цестия Галла. Колонну солдат замыкал юный центурион. Колонна ещё не прошла, как ей навстречу из противоположной аллеи вышла Иродиада, не отрывая своего взгляда от центуриона. Она с трудом сдерживала своё волнение и запрещала себе смотреть на Иуду, а это был он…и тем не менее, смотрела. Иуда не сбавил шаг, не глянул на молодую женщину. Она охнула и, подстраиваясь под его шаг, схватила юношу за руку.
- Иуда я мечтаю о тебе каждый день….Как прекрасно твоё имя… как прекрасна эта аллея, где ты идёшь…Ты обещал прийти к нам в дом десять лет назад, а всё не приходишь. Я тебя вижу во сне.
Лицо Иродиады было полно растерянности, любви, обожания и настолько прелестно в эти минуты, что Антипатр, жадно глядя на женщину, ощутил в душе страдание, что не на него смотрела эта удивительная красавица.
Иуда замедлил шаги, повернулся к Иродиаде. И хотя он узнал её, но сдвинув тонкие брови, как если бы хотел что-то вспомнить, сурово ответил:
- Женщина, я не знаю тебя,- строго сказал он и быстро ушёл за центурией.
Иродиада бросила ему в след гневный взгляд, в котором уже не было ни любви, ни обожания и, указывая себе под ноги хорошеньким пальчиком, в бешеной ярости прошептала:
- Я заставлю тебя ползать у моих ног. Я тебе ничего не прощу.
Однако через несколько секунд она, смеясь, поднесла свои руки к губам и начала целовать ладони, что касались преторианца.
Антипатр, потрясённый тем, что мальчишка воспринял равнодушно любовь Иродиады – его племянницы - в ярости сжал кулаки и, боясь возбудить гнев в пылкой женщине тем, что он явился свидетелем маленькой сцены, осторожно отступил назад.
По другую сторону аллеи, ломая кусты, метнулись в сторону дворца две фигуры, пригибаясь и прячась за деревья. Они остановились в том месте, где лес кончался и стали высматривать окна дворца. По одежде, по повязкам с Шемою на рукавах, царь сразу понял, что перед ним благочестивые иудеи. Однако зная, что для римских иудеев посещение садов Мецената было тяжким грехом и, значит, эти двое не могли зайти сюда просто так, из любопытства, Антипатр мягким быстрым шагом подошёл к ним со спины. И обрушил на них мощные удары кулаками, сбил с ног и выхватил из-за пояса кинжал.
- А, ну, отвечайте, отродье Моисея, что вы здесь делаете? Иначе клянусь, я вас немедленно отправлю к вашему богу!
Захарий и Ефрем бросились в ноги царя, восклицая:
- Государь! Государь! Сейчас всё расскажем!
Захарий и Ефрем, живя десять лет в Риме и почти ежедневно волочась двумя тенями за Иудой, давно привыкли к свободной жизни большого города и почти не вспоминали о далёкой родине. Они растолстели и были похожи друг на друга и, разумеется, забыли, что должны были сделать с Иудой. Теперь, видя, что они пойманы Антипатром, боясь, что их могут обвинить в покушении на жизнь Цезаря, в страхе за себя, стоя на коленях, с воплями обратились друг к другу:
- Проклятый, ты во всём виноват!
- Нет. Это ты проклятый!
- Пускай я проклятый, но это ты совершил грех: заставил меня прийти сюда.
- Я заставил?
- Да, ты.
- Получай, Захарий.
- И ты получай, Ефрем.
И два секария, рыча и кусаясь, вырывая волосы друг у друга, царапая лица, с такой яростью бросились друг на друга, что едва не сбили с ног Антипатра и Кондратия. Сотник поднял тяжёлую плеть и словно мечом начал бить по головам Ефрема и Захария. Те отпустили друг друга и вновь бросились в ноги Антипатру и рассказали ему зачем они пришли в сады: они следили за Иудой.
Антипатр в задумчивости прошёл перед секариями.
- Почему вы не выполнили приказ Манасии? Не убили Иуду?
Ефрем порывисто обернулся к Захарию и завопил:
- Отвечай. Тебя спрашивает государь. Почему ты не убил Иуду, ведь ты главный между нами?
И пока Кондратий, разъярённый поведением и глупостью секариев перед царём, охлаждал их головы тяжёлой плетью, Антипатр вынул из пояса горсть золотых монет.
- Эй вы, слушайте меня.
Секарии обратили свои расцарапанные лица к царю.
- Вы убьёте Иуду…
- Да. Государь!
Кондратий в сомнении глянул на парочку и для острастки хлестнул их по головам.
- Государь, это сброд. Вели мне прогнать их.
Антипатр насмешливо покривил губами.
- Итак, мошенники, а вы согласны, что вы мошенники?
- Да, государь, - охотно согласились Ефрем и Захарий, поедая глазами горсть монет.
- Вот вам золото. И вы получите вдвое больше, если принесёте мне голову этого мальчишки. А пока продолжайте следить за ним и доносить мне: куда он ходил.
Царь бросил деньги под ноги секариев и неторопливо зашагал по аллеи. Навстречу ему рабы несли носилки, в которых сидел Цезарь, обложенный свитками деловых бумаг, на которых он быстро делал пометки кисточкой. Его сопровождали два ликтора с фасциями на плечах. Не глядя на Ирода Антипатра, принцепс, не отрываясь от работы, сказал: