- Эй, Иуда, я вижу: ты счастлив, что получил повышение от Цезаря. Но мне тоже хотелось бы на прощание одарить тебя не меньшим подарком.
Лицо преторианца заледенело. Ничего хорошего Иуда не ждал от человека, который ненавидел его.
- Оставь, Антипа, свой подарок при себе или брось его свиньям. Они охотно едят такие подарки.
Тетрарх, смеясь, подбоченился и ответил:
- Ну, что ж…свиньям, так свиньям. Вот мой подарок. И ты увидишь, что он действительно предназначен только для свиней: я ввёл в свой дом Иродиаду.
Иуда вспыхнул и молниеносным движением вырвал из ножен меч. Антипатр, насмешливо улыбаясь, положил руку на рукоять своего кинжала и, с удовольствием наблюдая за страданием преторианца, который удержал свой порыв только благодаря воинской дисциплине. Иуда отвернулся и молча ушёл прочь.
Стоя на палубе корабля, Иуда смотрел себе под ноги, не поднимал голову, боясь, что мог искать взглядом в толпе людей Иродиаду. Жажда увидеть её была так велика, что Иуда непроизвольно подходил к борту корабля и вступал на трап, а потом возвращался назад, бормоча:
- Я заколю себя, если посмею шагнуть в ту сторону.
Но если он боялся поднять голову, то слух его напряжённо ловил женские крики, в которых, как ему казалось, звучало его имя. Надежда вспыхивала в нём с такой силой, что он готов был начать поиски Иродиады. Однако то, что бушевало в душе преторианца, почти не отражалось в его облике. Он стоял на палубе, широко расставив ноги, с лицом твёрдым и надменным, глядя вниз, но его глаза были полны слёз. Ведь ему было только семнадцать лет.
Разумеется, он не видел, как у самого края пристани остановились носилки, и чья-то изящная рука слегка раздвинула плотно закрытые занавески, а спустя несколько минут ловким движением бросила какой-то предмет под ноги Иуды.
Ефрем и Захарий, счастливые тем, что они отправлялись в далёкое путешествие, плясавшие у борта корабля, заметили, как женская рука что-то метнула к ногам их господина. Секарии с двух сторон, взвизгивая от осторого желания угодить Иуде, на огромной скорости помчались к предмету, столкнулись и с воплями упали на палубу. Иуда ничего не видел, а на возню Ефрема и Захария не обратил внимания. Кто-то, проходя мимо юноши, поднял браслет, протянул преторианцу. Тот взял, не видя, что он держал в руке и не понимая, зачем ему дали какой-то предмет.
Корабли один за другим, блистая на солнце всплесками вёсел, начали медленно от пристани и длинной вереницей потянулись вниз по реке.
Сухой ветер осушил слёзы Иуды, и он с глубоким вздохом поднёс к глазам браслет, на котором были нацарапаны слова «Мой благородный Иуда, ты всегда будешь в моей душе. Каждое утро я буду просыпаться с твоим именем на устах, а перед сном – прощаться. И так каждый день, и всю жизнь до самой последней минуты. Я счастлива, что в твоей памяти останусь красивой, и ты никогда не увидишь меня старухой – это было бы ужасно. Ты самое лучшее, что у меня было в жизни…»
Глава двадцать вторая
«Восточный кризис» заключался вот в чём…
Парфянский царь Фраат, в своё время, изгнав из своих пределов римские войска, которые привели в Парфию ничтожные полководцы Красс и Антоний, из страха перед Августом и для укрепления дружбы послал в Рим своих детей в качестве заложников этой дружбы и для спасения их жизни. Фраат вскоре погиб в междоусобице. А когда были перебиты и претенденты на трон царей, то знать обратилась к Цезарю с просьбой вернуть к ним старшего сына Фраата Вонона. Однако спустя некоторое время, парфян охватил стыд за то, что они поклонялись рабу Цезаря, испорченному – по их мнению – враждебным воспитанием. Им ли, победителям «железных легионов», быть под властью чужестранца, хотя он и принадлежал к царскому роду Арсакидов. И вот парфянские аристократы пригласили на трон Артабана по крови Арсакида, которому удалось разбить армии Вонона и овладеть царством. А Вонон укрылся в Армении, где в это время не было государя и где армяне, испытывая ненависть к соседнему государству, охотно приняли беглеца и венчали его на царство. Артабан, узнав об этом, двинул свою армию в Армению. И тогда Рим, желая прекратить ненужную для него войну, вызвал Вонона в Сирию и укрыл, а точнее, заключил его под почётную стражу в одном из воинских лагерей. Однако неопределённость судьбы Вонона - царя двух государств - волновала и Парфию и Армению, тем более, что Вонон находился вблизи этих стран.
Армянская знать тайно призывала Вонона к себе, чтобы начать войну против Артабана. И тем держала в напряжении соседнее государство, которое опасалось, что армянам мог помочь Рим, хотя бы из мести за прошлые свои поражения.
Чтобы успокоить эти государства Тиберий дал полномочия Германику возвести на трон далёкой Армении Зенону, который был сыном понтийского царя и который нравился армянскому народу тем, что он тщательно соблюдал обычаи и нравы чужой страны.
Едва флот Германика вышел из Тибра в море, как за ним пустился на кораблях Гней Пизон. Ставя Германика, да и Тиберия ниже себя, Пизон, как смерч ворвался в Афины, где до него уже побывал полководец. Пизон приказал всем именитым афинянам собраться в амфитеатре, пылая гневом и яростью, выскочил на круг. Потрясая кулаками, наместник Сирии зарычал:
- Сволочи, вы думаете, что вы греки? Нет! Вы не греки, а сброд!
В первых рядах испуганные афиняне подались назад, а в задних - кто-то глумливо рассмеялся, кто-то одобрительно загудел носом, мерно захлопал в ладоши.
Пизон в ослеплении начал стремительно бегать по кругу, продолжая кричать, брызгая слюной:
- Да как вы, предатели, посмели заключить союз с персами?! Отдаться без боя Александру Македонскому! Вы трусы и рабы, не достойны называться греками! Подлые, гнусные твари, вы готовы были ударить в спину Сулле, когда он вёл войну с Митридатом, если бы он потерпел поражение на Востоке!
Гнев Пизона не охладили обильные подарки греков, их утончённая лесть. Он покидал Афины, грозя горожанам тяжкими карами за то, что они в каждом слове поминали древних греков.
- Я вернусь сюда с легионами и пройду по вашей земле огнём и мечом, едва только уберу со своего пути Германика! Ждите меня и готовьтесь к смерти!
«Восточный кризис» мог разрешить любой наместник провинции. Германик хорошо понимал, что он удалён из Рима под надуманным предлогом. И поэтому не спеша двигался на Восток, останавливаясь и осматривая всякий город, который чем-либо известен в прошлом или в настоящем времени.
В армянском городе Артаксате полководец с полного одобрения народа возложил на голову Зенону знаки царского достоинства и направился в Антиохию Сирийскую…
Глава двадцать третья
Провинция «Сирия». Антиохия.
Мытарь Матвей, вооружённый крепкой палкой в сопровождении двух конных стражников обходил иудейский квартал бедняков, собирая ежегодную подать.
Всякий раз, когда он стучал в двери домов и требовал деньги, в глубине комнат раздавались вопли ужаса, плач и стоны. После долгих препирательств, мольбы и заверений хозяина, что он давно не видел медных монет, не говоря уже о серебре, хозяин дрожавшим голосом вопрошал:
- Да обрезанный ли ты, Матвей? Да под Богом ли ты ходишь?
- Я иудей, как и ты.
- А если ты иудей, то должен знать, что в Законе Моисея ничего не сказано об этом налоге.
Матвей устало махал рукой стражникам, которые прятались от солнца в тени домов. И стражники, раздражаясь на упрямство иудеев, начинали бить тяжёлыми дубинами по дверям, стараясь сорвать их с петель. Двери немедленно приоткрывались. Дрожащая рука швыряла серебряные монеты в лицо Матвея. И пока он собирал их на горячей земле, хозяин обрушивал на мытаря град проклятий:
- Рака! Рака!
А подчас выбегал на улицу и. призывая соплеменников, долго поносил Матвея позорными словами, и шёл за ним следом, ломая над головой руки или разрывая на себе одежду.
Матвей не обращал на поношения никакого внимания, занятый подсчётом денег, которые он прятал в потайное место на поясе, а так же тех. Что отдавал стражникам и тех. Которые он должен был взять в конце мытарства, как часть платы за свою работу. Всё вроде бы сходилось к его выгоде…