- Остановись, брат. Если они хотят, пускай будет так.
- Да ведь они убьют тебя.
Иешуа обнял Иуду и голосом, в котором звучали благодарность и любовь, твёрдо ответил:
- Лицемерием будет для меня: проповедуя добро, дарить людям ненависть.
Иуда в полном изумлении всплеснул руками.
- Учитель, да посмотри на них, озверевших. Что им твой поступок? Ты погибнешь, и никто не раскается. А все будут хвалиться, что убили грешника и приблизились к Богу.
- Иуда, ты укрепил меня словами. А теперь уйди. Больно мне будет, если погибнешь у меня на глазах.
Назаретяне воспользовались этой заминкой и вновь со всех сторон бросились на Иешуа и Иуду с палками и камнями. Оглушили Иуду, а Иешуа – со сладостным стоном начали рвать. Царапать, воя и плача и мстя ему за то, что он посмел подняться выше их.
Он молчал, голову держал прямо, но тело его вздрагивало от побоев. И люди, видя это, радовались – ага, больно! И били его ещё сильней уже за то, что он терпелив, что не кричал и не молил о пощаде, но только говорил богохульные слова:
- Господи, прости их. Господи.
Залитый кровью, под непрерывными ударами, учитель всё-таки вывернулся и глянул туда, куда упал Иуда. Увидел, что Мария оттаскивала его из-под ног горожан в сторону. Иешуа возликовал.
Иаков, обливаясь слезами, метался за спинами людей и, заламывая над головой руки, со стоном вопил:
- Пощадите его! Он добрый!
Он бил себя по лицу и рвал на себе одежду. И вскоре, изнемогая от слабости и ужаса, помчался домой.
Савл, уже сидя на осле и равнодушным оком наблюдая, как горожане вели Иешуа по улице в сторону горного обрыва, с которого люди решили сбросить учителя в пропасть, неторопливо щипал гроздь винограда и говорил:
- Ну, что ж – с этим покончено. А теперь берегись, Иуда Галилеянин: я иду к тебе с мечом.
И он поехал в Капернаум.
На вечерней улице затихли голоса. Лишь только свора тощих, лохматых собак, повизгивая и рыча друг на друга, облизывала дорожные камни, на которых остались капли крови учителя.
Мария облегчённо перевела дух и покрепче вцепилась пальцами в одежду Иуды, оглянулась, торопливо размышляя, что делать дальше, как вдруг заметила высокого человека, который стоял от неё не более чем в пятидесяти локтях. Он прикрывал плащом лицо так, что видны были только глаза, внимательно смотрел в сторону девицы и Иуды.
Мария непроизвольным жестом рук закрыла от взгляда незнакомца ученика Иешуа и, испытывая в душе страх за него, вскочила на ноги и потащила Иуду прочь по улице. Незнакомец медленным шагом, словно прогуливаясь, пошёл следом за ними, с каждой секундой сокращая расстояние. И, как казалось перепуганной девице, он то и дело впивался взглядом в Иуду. Она ощущала исходящие от незнакомца ненависть, злобу и равнодушие. Когда он внезапно увеличил шаг и оказался рядом с Марией, то она с тихим визгом упала на колени, закрыла собой Иуду и умоляюще пролепетала:
- Не трогай гео тело. Он мёртвый.
Незнакомец с рычанием зверя прыгнул вперёд, в мгновенье, преодолев то короткое расстояние, что отделяло его от Иуды и девицы…
Глава двадцать девятая
Ефрем и Захарий, отчаянно вырывая кошелёк с золотом друг у друга, вошли в дом. Сотник Антипатра Кондратий плетью и пинками погнал двоих старых знакомых по коридору и втолкнул в сумрачную комнату, где двое секариев, никого не видя, вновь стали бороться за кошелёк. Их кто-то не6громко окликнул. Они обернулись и в ужасе исторгли из себя вопли. Перед ними стоял глава Иерусалимских секариев Манасия.
Ефрем и Захарий, дрожа ногами, опустились на пол и на карачках засеменили к своему господину, начали целовать его одежды, со стоном бормоча:
- Пощади, добрый, великодушный Манасия.
Тот давно забыл об этих двух секариев, забыл ради чего он их когда-то оставил в Риме, и теперь, не понимая, почему они винятся перед ним, видя их страх и ужас, вернулся в кресло, сел рядом с Антипатром и расхохотался.
Ефрем и Захарий, визгливо смеясь, вскочили на ноги и умильно глядя на Манасию, понимая, что он настроен к ним миролюбиво, немедленно вспомнили о кошельке. Один из них стал прятать его поглубже за пояс, а второй – вырывать.
- Эй, вы там! – добродушно рявкнул глава секариев.- Почему я должен вас пощадить?
Ефрем, зажимая кошелёк между ног, шепнут на ухо Захарию:
- Он всё позабыл…Да ты не суй руку в срамное место! Это совсем не то.
- Вижу, что не то, Ефрем, но лучше отдай подобру.
- Ага, накось. На чужое ты мастак.
И тогда Захарий, раздражённый тем, что приятель постоянно обманывал его, забыв всё на свете, нанёс Ефрему удар ниже пояса. Тот заревел и вцепился в Захария, и они оба, царапаясь и кусаясь упали под ноги Антипатра и Манасии.
Сотник Кондратий с большим удовольствием охладил их плетью, и когда те затихли, тетрарх указал пальцем в угол.
- Встаньте туда.
Сегодня утром Антипатр встретил на горной дороге Манасию, который обратился к царю с просьбой принять его в свой караван. Антипатр с презрительной гримасой на лице, взирая сверху на просителя, громко сказал сотнику:
- Кондратий, передай ему, что он может занять в конце моего отряда, но если он вздумает появиться перед моими глазами, гони его в шею.
И вот теперь, повелитель Галилеи, недовольный тем, что вынужден говорить с простолюдином, к тому же убийцей, брезгливо морщась, повернулся к нему.
- Я указал тебе на Иуду, которого ты преследовал в Риме и за которым следили эти два негодяя в течении многих лет.
Манасия неторопливым движением рук разглаживая складки на коленах складки туники, с трудом удерживался от торжествующей улыбки: вот когда он мог отомстить гордому царю за унижение!
- Я не помню этого человека.
Антипатр с трудом сдержал себя от яростного крика, глубоко вздохнул, снял с шеи длинную золотую цепь, протянул её Манасии, не глядя на него. Тот, раздувая ноздри и низко опустив голову, сосредоточенно осматривал тунику, а когда тетрарх бросил ему на колени цепь, он положил её на стол.
Антипатр, багровея лицом, сквозь зубы сказал:
- Ну, хорошо. Сам назови цену.
Манасия поднял голову и обратил на царя холодный, пронизывающий взгляд и. смеясь в душе, ответил:
- Что ты хочешь от меня, царь?
- Убей Иуду!
- Но за какой грех? Назови мне его, и я подумаю над твоими словами.
В голосе убийцы Антипатр услышал иронию. Он закрыл глаза и, сожалея, что неосмотрительно выдал свою тайну, о которой будет трубить вся Палестина, тихо и властно сказал:
- Пошёл вон, ничтожество и раб.
Манасия рывком поднялся из-за стола и, широко расставив ноги, исподлобья ненавидяще глянул на тетрарха.
- Я свободный человек. И надо мной только Бог. А вот ты, Антипа!- секарий бешенным жестом ткнул пальцем в сторону Антипатра. – Всегда был рабом Рима! И едешь на поклон к прокуратору Иудеи и Самарии, который несколько лет назад сам был рабом и носил ошейник, как собака!
И Манасия, смеясь каркающим смехом, неторопливо покинул комнату, сделав знак секариям: следовать за ним.
Разгорячённый гневом и оскорблением, Манасия вышел на улицу и долго не мог успокоиться. Чудовищные планы мести распаляли его душу. Он расширенными глазами смотрел прямо перед собой и видел, как вонзал кинжал в сердце врага. Но вот Манасия заметил Ефрема и Захария, отрывисто, с угрозой спросил:
- В чём дело? Кто вы такие?
Захарий спрятался за спину Ефрема и толкнул его вперёд.
- Говори что-нибудь. Ты старший между нами.
- Мы теперь ученики Иешуа, - прошептал Ефрем.
Глава секариев, мутными глазами поводя вокруг и тщетно пытаясь вспомнить, что предлагал ему Антипатр, с трудом перевёл дыхание и сильно сжал плечи секариев.
- Ну-ну, говорите: зачем вы приходили к царю?
Те в изумлении переглянулись. Захарий вновь толкнул Ефрема.
- Отвечай. Манасия ждёт.
- Нас позвал Антипатр.
- И что?
- Я сказал Захарию: иди ты, а я постою рядом с Иешуа.
- А он кто такой?
- Учитель.