Египтянка оторвалась от подоконника и, раздувая ноздри, сверкая глазами, восхищённо прошептала:
- Как хорошо.
- Она страстно кинулась в обьятия Вергилия, и они вновь вернулись на ложе и с неистовым пылом предались любовным утехам.
Между тем, группа людей, что шла к месту убийства, остановилась против дома, где находились любовники, и кто-то, подойдя к дверям, сильно ударил по ним молотком.
- Дециум, открой!
- Кто там? – дрогнувшим голосом откликнулся вольноотпущенник.
- Это говорю тебе я, твой господин Гортензий Флакк.
Двери с шумом распахнулись, и любовники услышали, что сенатор быстро прошёл в зал, грубо спросил:
- В доме кто-нибудь есть?
- Только рабы, господин.
- Хорошо. Иди на улицу и следи…
- За кем, господин?
- За улицей, осёл!
Египтянка взяла за руку Вергилия и, попросив его быть осторожным, тихо, на цыпочках шагнула в соседний зал, в котором, как и в крыше здания, был квадратный проём над бассейном. Вдоль этого проёма стояли кадки с цветами. Любовники заглянули вниз и увидели сенатора, который собственными руками зажигал светильники и ставил их на бортик бассейна рядом с тремя плетёными креслами. Внизу Гортензий обернулся, подошёл к статуе Юпитера и простёр к богу руки.
- Всё своё состояние я положу на твой алтарь, но дай мне удачу!
На пороге появился перепуганный Дециум.
- Господин, сюда идут.
- Пускай идут. А ты стой на улице и гляди в оба глаза.
Гортензий повернулся лицом к входу и глубоко вздохнул. В зал стремительной, лёгкой походкой вошёл Август и визгляво закричал:
- Гортензий, я пришёл сюда только потому, что знаю: ты честный гражданин. И если предашь, то сам обьявишь об этом заранее с Форума!
Сенатор утвердительно кивнул головой.
- Да, Цезарь, я так и сделаю.
И он указал рукой на кресло, но Август, внимательно следя за каждым его движением и подозревая сенатора во всех смертных грехах, остановился у бортика бассейна в том месте, где их разделяли два кресла.
- Я слушаю тебя, Гортензий.
- Цезарь, я не могу открыть тебе тайну до тех пор, пока ты не прикажешь своим преторианцам покинуть дом.
Август в театральном изумлении обернулся к выходу.
- Эй, кто там! Я не просил охранять меня в жилище моего друга! Всем выйти во двор!
Едва тяжёлые шаги преторианцев затихли в противоположном конце дворца, как Гортензий отступил к малоприметной двери, распахнул её, протянул руку в тёмное помещение и вывел в зал рослого, широкоплечего юношу, голова которого была тщательно закутана плащом.
Август вздрогнул при виде незнакомца и, почувствовав слабость в ногах, оперся руками на спинку кресла.
- Кто это?
- Твой сын Агриппа Постум.
Молодой человек рывком сорвал с себя плащ и несколько секунд вглядывался в растерянного старца, а потом с криком: «Отец! Отец! Не убивай меня!»- бросился ему в ноги и начал покрывать их торопливыми поцелуями.
Потрясённый принцепс выставил вперёд ладони, словно защищаясь, и хотел отступить назад, но упал на спину и с гримасой боли и страдания на лице, с глазами полными внезапных слёз обхватил сына за плечи. Встал перед Агриппой на колени и прижал его к своей груди.
- Мой маленький, бедный сын. Я предчувствовал, что ты здесь…- он благодарно взглянул на Гортензия, - Я благодарю тебя, мой друг, что ты нарушил мой приказ и дал мне возможность увидеть моего мальчика.
Принцепс и его узник стояли друг перед другом на коленах и, обливаясь слезами, восклицая бессвязные слова, целовали друг другу руки.
- Сын, прости мне мою жестокость. Я плохой отец.
- Нет-нет, ты не жестокий, - протестующее затряс головой Агриппа. – Я помню, как однажды в детстве я упал с коня. Вывихнул ногу. После этого я пугался темноты, а ты сидел рядом со мной день и ночь и развлекал меня сказками.
- Так ты не забыл на Планазии?
- Я вспомнил всё!- С отчаяньем в голосе ответил Постум и прижался головой к груди отца.
- Что же ты ещё вспомнил, маленький мой мальчик?- ласково спросил Август.
- Как ты мне вытаскивал зубами занозу из ноги, а я брыкался и хохотал, и выбил тебе зуб.
Август счастливо рассмеялся, и они, плача, сжали друг друга в обьятиях. Несчастный отец отстранился от сына и с ужасом глянул на него, обхватил свою голову дрожащими руками и со стоном закачался.
- О, боги, что я наделал. Ведь я обрёк тебя на смерть.
Вперёд шагнул Гортенщий и, кашлянув в кулак, негромко сказал:
- Цезарь, ещё не поздно всё исправить. И позволь мне сказать…
- Говори, мой друг.
- Постум за последние два года вёл умеренную, скромную жизнь.
- Я знаю.
- Он много раз пытался покончить самоубийством…
- Знаю, знаю.
-…но не потому, что Постум в свои восемнадцать лет пресытился жизнью. А из стыда за позор, нанесённый тебе, Цезарь.
Август сильным движением руки остановил Гортензия. Сел в кресло и посадил рядом с собой юношу. Сенатор отступил в глубину зала, к статуе Юпитера и, обняв ноги олимпийского бога, замер.
Наступила тишина. В эту минуту в душе Августа столкнулись холодная рассудочная идея умного, дальновидного политика с чувством любящего отца. Вот на одной стороне жизнь республики, а на другой …жизнь сына. Что победит?
Ах, если бы Юлия и Постум хитрили в своей любви к нему, то у него было бы хоть маленькое оправдание перед своей совестью отца! Но как раз эти двое были самыми искренними с ним в своём постоянном преклонении и любви к нему и в детстве и в юности. И он всегда помнил об этом, и мучился от того, что вынужден был сослать их на далёкие острова. «Разумеется, Тиберий не пощадил бы Постума, если обьявить их соправителями…Мальчишка глуп, но тем он и дорог сердцу отца…»
Август прижался щекой к голове сына и задумчиво сказал:
- А если назначить в завещании Постума наследником?
- Да, Цезарь, - тихо откликнулся Гортензий, - если тебе дорог сын. Ведь ты знаешь Тиберия.
- Мне нужно подумать в спокойной обстановке.
Гортензий выскочил из-за статуи и протестующее махнул рукой.
- Нет! Не обманывай себя! Ты не бросишь сына в пасть зверя!
- Ты хочешь, чтобы я переписал завещание?
- Да. Прямо здесь, сейчас . А утром я сам зачитаю его в курии перед Правительством, потом перед народом и отдам в храм Весты.
Август опустил голову. Теперь, чувствуя рядом с собой живую плоть сына, он был готов на всё лишь бы дать ему долгую жизнь. Этот юноша с простодушным лицом был дороже Августу всей республики.
Принцепс сильно ударил себя кулаком в грудь
- Я отец, и я прав!
Гортензий торопливо принёс из угла стол, вынул из-под тоги пергамент, чернильницу, кисть. Разложил всё перед Августом и встал за его спиной.
Принцепс начал писать. Его суровое лицо выражало твёрдую непоколебимую волю.
За окном наступил рассвет.
Закончив составление документа, Август свернул пергамент и отдал его Гортензию.
- Сегодня, в восемь утра ты огласишь моё завещание перед Правительством…- он иронично покривил губами, -…ну, а Тиберий с его дурацкой манерой играть пальцами отправится в вечную ссылку на свой любимый остров Родос. – Он обнял сына и погладил его по голове. – Мальчика пока спрячь в садах Мецената. Я боюсь и Ливию.
Когда все покинули дворец, египтянка обернулась к дрожащему Вергилию . и он увидел на её лице загадочную улыбку.
- Я забыла сказать тебе: кто я.
- Кто же ты?
- Меня зовут Юлией –младшей.
- А кто твой отец?
- Мой отчим Тиберий Нерон Агенобарб, сын Цезаря.
- О!
- А мой дед Август Цезарь…И вот прекрасный случай для мести.
- Какой мести? И кому?
- Цезарю за мою мать Юлию- старшую, которую он сослал на остров.
- Но разве Тиберий сможет что-нибудь изменить?
- Не знаю, - ответила Юлия, рассеянно глядя вокруг себя.
Вергилий был поражён тем, что он узнал страшную тайну республики. Ему хотелось как можно быстрей убежать вон из этого дворца, из Рима в ту далёкую виллу, которую ему подарил Меценат. Юноша задыхался от страха и волнения.