— С ними был кто-то посторонний, — продолжала она, избегая его взгляда. — Я слышала, как они говорили, что не хотят, чтобы победила Сана. — В ее голосе зазвучала горечь. «Она слишком для нас ценная, — сказали они. — Почти… почти как член семьи», — сказали они. А тот, другой, посторонний, сказал, что соответствующие дары нужным богам помогут это уладить. — Цира обернулась к Голиксу и посмотрела на него холодно и мрачно. — Голикс, это был Тит. Тит Перикал, и я слышала, как монеты поменяли своего хозяина.
Он едва не произнес слова «не может быть».
Едва не произнес фразу. «Тебе, наверное, это приснилось».
Впрочем, одного взгляда на ее лицо оказалось достаточно, чтобы понять, что он не прав. И это означало, что Тит Перикал уже знает, кто будет выбран царицей лета. Отсюда напрашивался вывод, что судьи ничего не решают.
— Но как? — спросил он. — Как это возможно?
— Не знаю, — тихо ответила она. — Да мне и все равно. Я знаю только, что они хотят, чтобы я умерла. По какой-то причине я должна стать царицей лета. — Она крепко сцепила пальцы. — Это означает жертвоприношение, Голикс. И вся эта церемония здесь, на площадке, — настоящее жертвоприношение. А я выступлю в роли жертвы.
Они оба посмотрели на море, и жаркое летнее солнце внезапно показалось им холодным, как лед.
Глава VII
Новая схватка
Дорога вилась среди низких прибрежных холмов. Почва стала более песчаной, более каменистой, а придорожные кусты утратили прежнюю пышность, и в них прибавилось колючек. Все чаще возле дороги попадались одиночные деревья, а в небе появились первые чайки. Фемон был уже недалеко, хотя они, конечно, этого не знали. Он стоял на южном краю равнины, которая начиналась по другую сторону от этой цепи холмов.
— Я размышляю, — заявил Иолай.
— Без тебя знаю, — ответил Геракл.
— Правда, что ли?
— Конечно, правда. Зачем мне тебя обманывать?
— Откуда ты знаешь, скажи на милость?
— Потому что ты размышляешь целый день. Вслух. Непрестанно. Только глухой не понял бы, что ты размышляешь.
— Ну если уж ты такой умный, тогда скажи, о чем я сейчас думал.
Геракл устал. Здесь, несмотря на близость морского берега, солнце припекало достаточно сильно, а прохладного морского ветра почти не ощущалось, так как путь ему преграждали холмы. К тому же завтрак, поданный им в последней деревне, годился скорее для Аида, подземного царства мертвых, как наказание для умерших обжор, чем для крепких молодых мужчин. Конечно, он об этом не сказал, чтобы не обижать простодушных и добрых хозяев, но желудок его протестовал, а настроение, мягко говоря, было кисловатым.
— Ну? Так что я думаю?
Он вздохнул:
— Ладно. Во-первых, ты размышлял, что неплохо бы, если бы я передал тебе все судейские дела. По секрету, конечно. Ты вычислил, что мне нельзя участвовать в состязании, в которое входят ритуалы, посвященные богам. Подозреваю, что ты назвал это конфликтом интересов, верно?
— Верно, — пробурчал смущенный Иолай.
— Потом ты сообразил, что этого нельзя допустить, иначе я тогда не встречусь ни с одной из участвующих в состязании красавиц. Что, по-твоему, не пойдет мне на пользу, ведь я и так слишком долго был один. Эту тему мы даже не будем с тобой сейчас обсуждать — мать и так прожужжала мне все уши насчет моего одиночества.
— Правильно, — проворчал Иолай.
— Потом ты сказал…
— Дружище, ты и взаправду все слышал? Разве не так?
— Помолчи. Я ведь рассказываю по твоей же просьбе о твоих размышлениях. Забыл?
— Ох. Правильно. Извини.
— Потом ты вспомнил про вчерашних разбойников. Тот красный рисунок на черных масках должен что-то означать, сказал ты себе и потом попытался сообразить, что это может быть.
— Ну, ты никогда этого, возможно, и не узнаешь, Геракл. Они могут оказаться членами какой-нибудь шайки заговорщиков, которую нам с тобой придется уничтожить, пока они не натворили бед.
— Не натворили бед? Это они-то?
Иолай рассмеялся:
— Ладно. Это в теории.
Геракл кивнул и продолжал:
— Потом ты решил, что, если они и впрямь какие-нибудь смутьяны, нам можно о них не беспокоиться, потому что они не слишком умелые и умные. И ты пришел к выводу, что вчерашнее нападение на нас — не простой грабеж на большой дороге, а за этим кроется что-то другое.
— Ну и как, ты видишь во всем этом логику?
— Неуверен.
— А я считаю, она тут прослеживается.