Отец Василий похлопал фельдшера по плечу:
– Бог в помощь.
– Да доктора бы! Ладно. Кого вы мне опять привезли? Потом его осмотрю, уже после нее.
– А вчерашнего уже осмотрели? – осведомился молчавший до этого в стороне сыщик.
– Да, обоих. Пройдемте…
***
Погибших из палаты перенесли в мертвецкую, куда Николаев со священником прошли вслед за фельдшером, вдыхая запах касторки и спирта. В узких коридорах было удивительно чисто.
– Ваши здесь. А там больные, померли вчера и в ночь.
– Отчего? – спросил Николаев, опасаясь инфекции.
– От разного… У одного, скажем, селезенка лопнула в драке. У другого колотьба в боку была. Третьему все ребра переломало – полез чинить крышу и неудачно упал, – фельдшер поправил очки, подошел к первому от входа столу, отвернул простынь. – Кондрат Павлович. Сорок пять лет. В воде провел от силы час, если не меньше. Но если брать больше, то убит от трех до пяти пополудни.
Роженица и ее дети могли по дороге заметить убийцу. Хотя, если учесть, что они не узнали соседа…
– Зарезан охотничьим ножиком тунгусским. Из тех, знаете, которым и заколоть добычу удобно, и шкуру снять, и починить чего, если нужно – тоже годится. Узкое лезвие, длинное, с одной стороны заточено. Тунгусы такими даже дырки в деревьях проколупывают, чтобы сок спускать.
Священник пошевелил губами, нахмурив лоб.
В точности так, на первый взгляд, убит и Жуков. Насколько бы не хотелось Николаеву избавиться от его общества, однако он и не предполагал, что его желание сбудется подобным образом.
Версия о ссоре в городской управе, увы, рассыпалась.
Вспомнился странный разговор убитого с одноглазым офицером – тот назвал другое имя, и сразу же после их встречи прилипчивый Жуков вдруг резко ушел. Что еще сказал капитан? «Река переменчива?» И вот – убитый найден возле реки.
Но с большей вероятностью этот разговор мог ровным счетом ничего не значить. Капитан, которого явно недолюбливал вездесущий священник, перепутал имя, осведомился делами из вежливости и сказал расхожую фразу.
Слова – это слова. А вот тунгусский нож – неоспоримый факт.
– А теперь давайте взглянем на Николая.
Николаев прошел к другому столу, на который указала рука фельдшера, хотя самоубийца и не был заботой полиции в целом и сыска в частности.
– Николай, двадцати двух лет. Петлю накинули сзади, а потом довольно долго тащили. Очень сопротивлялся – почти все ногти вырваны, много ушибов, спина – единый кровоподтек, ноги сбиты.
Слова стали большим сюрпризом.
– Тащили, – тихо повторил Николаев, пытаясь вспомнить пол в хлеву Пахома. Вспоминались чистота и сладкий запах сена.
– Боже, за что? – спросил священник.
Николаев пожалел, что не успел захватить с собой карандаш и блокнот – они остались в чемодане в избе священника. Придется все запоминать.
– Взгляните на тело сегодняшнего – тем ли оружием он убит, что и Мельник?
– Сейчас это будет неточно…
Вернулись в палату.
– Определенно да, и даже похоже на одну руку, – сообщил фельдшер. – А теперь позвольте уделить время живым.
Священник глубоко вздохнул.
– Спасибо, Иван…
– Викторович.
– Очень помогли. Я позже еще зайду за детальными результатами.
Улыбнувшись глазами, фельдшер кивнул и вышел.
– У вашего помощника-иноверца, полагаю, есть охотничий нож? – Николаев накрыл оставленное голым тело с русалкой на широкой волосатой груди.
– Ну да, а как без него? На охоту Учи ходит, на рыбалку…
– А можно взглянуть?
Тунгус ждал за порогом, сидя на ступеньке. Медведь у его ног уложил массивную голову на вытянутые лапы и, кажется, дремал.
– Учи, покажи-ка господину сыщику свой нож, – добродушно велел священник.
– Как нож? Нет никой нож, – не поворачивая головы, бросил тот.
– Охотничий. Тот, которым ты ветки рубишь, рыбу разделываешь.
– Нет нож.
– Это как?