Гость уже в дверь колотился, да Пахом не спешил открывать. Шел медленно – пускай себе подождет.
Их братию Пахом сильно не жаловал. Но делать нечего – пустил за порог. Сыщик в горницу прошел.
– Хорошее у вас хозяйство.
Зубы заговаривать начнет.
– Вода подымется – все смоет.
– Вы далеко от реки забрались – может, и не заденет.
– Дай Бог.
– Можно присесть?
– Извольте.
– Расскажите мне еще раз, как вы нашли убитого Николая.
– Вы с чего его убитым-то все зовете, грешника? – уселся напротив и сам Пахом.
– С того, что он убит. Повешен насильно.
Вот оно как, но дурная иль добрая весть? Пахом, не найдя ответа, гладанул себя по жестким, как лошадиная щетка, волосам.
– Стало быть, прямо в моем хлеву?
– Скорее всего. Но могли убить и где-то в другом месте, и лишь потом оставить у вас. Наверняка я пока не знаю.
Однако пол все же лучше перестелить.
Делать нечего – Пахом снова рассказал о своей находке, хотя было бы, о чем там говорить.
– Вы хорошо его знали?
– Так невелик город – тут, поди, все друг друга знают. А вот про «хорошо» не скажу.
– У него были враги?
– Ну уж сопляк ведь совсем… А лучше чего полегче спросите.
– А у вас они есть?
Пахом заглянул в голубоватые глаза напротив. Не видать ему в них души – так и не понять сходу, что за человек. Вот Акулька бы сразу увидала – от нее ничего было не скрыть.
– Да весь город.
Сыщик не ожидал такого ответа: аж назад подался. Видать, сходу решил, что, раз так, то от Пахома добра не жди.
– Бабу мою порешили в прошлом году. Меня же за то в острог и утащили, а убивец ходит, жизни радуется.
– Как же так получилось?
– Это не ко мне. Сам бы знать хотел.
Гость пошевелил бровями.
– С Кондратом Павловичем вы тоже не ладили?
– А то, – Пахом прервался, закурил душистую самокрутку и продолжил. – Трется все вокруг, на лапу клянчит. Землю я, вишь, чужую занял. Вот какая она тут чужая, ты мне скажи? У медведей, что ль, я ее отнял? Тьфу, мля… Погоди, а Кондратка-то тут причем?
– Когда вы его в последний раз встречали? – вместо ответа спросил сыщик.
Пахом осторожно ссыпал пепел в ладонь.
– Вчера видал, когда за коровами шел за околицу. Там трава недурная, сочная, хотя сырость такая – все так и так к чертям погниет, если и не потонет.
– То есть, он за городом был. И что там делал?
– А я спрашивал? Шел себе куда-то. К берегу, кажись. Со мной не здоровкался.
– В котором часу?
– Вот у вас на ручке часы – вы, поди, только на них и глядите. А мне недосуг как-то в церкву либо управу бегать. После полудня.
– Так, а Глафиру вы встретили до или после?
– Не видал ее.
Сыщик кивнул.
– Что про Жукова скажете?
– Это кто еще такой?
– Хорошо, Пахом…?
– Пахом.
Гость встал, отряхнулся, хотя в хате – ни соринки, хоть обыщись.
– Позже я еще вас навещу.
– Ну, если без этого никак.
– До свиданья. Да, а супругу вашу кто, говорите, убил?
– Яшка-сосед, паскуда.
Когда легавый проходил мимо, Пахом приоткрыл оконную фортку:
– А телега-то где моя?
***
– Сперва про пароход спрашивал, да сильно быстро раздумал. Или ж на деле ехать не собирался – так, для отвода глаз, – «г» Евстафьев говорил на малоросский манер. – Дня не прошло, как всем посношал мозги. В каждую нору лезет, все нюхает. Неспроста.
– Как хоть его звать, Осип?
Ночью Юрьев с фельдфебелем уже встречали этого сыщика, но было не до выяснений.
– Николаев. Матвей Леонидыч, – Евстафьев шмыгнул широким носом.
Ни о чем не говорило. Мало ли вокруг и Николаевых, и Матвеев?
– И откуда только он взялся…