– Да обо всем.
Отец Василий молчал – раз выговориться хочет, то пусть и говорит сама о том, что тревожит, без понукания вопросами.
– Уходила вчера Глашка. Явилась где-то к полудню – и к Анфиске вдруг, едва ни с порога: где кобыла? Пошли на двор – точно, нет кобылы. Та говорит: давай искать. И сразу туда, где дядьку Кондрата нашли.
Нюшка потрогала носком ботинка траву.
– А Глашка-то ночью с ним разругалась. Анфиска ныла – спать не давала, я на крышу и вылезла. А там они, у его забора. Он ее за руку как хвать, а та его локтем. Он ее за косу, она ему в рожу вцепилась. Он ей: «а я тебя на чистую воду повыведу»!
Девчонка вздохнула, продолжая разглядывать землю.
– А еще за день до того она с солдатами из-за Анфиски перегрызлась. Они-то кобылу Глашке сперва оставили, потому как она… ну, понимаешь. А потом вот так с сестрой вышло, и Глашка к ним пошла. А я следом, но чтобы она не видала. Этот, Анфискин, ее по голове огрел – аж отлетела. Мне страшно стало… Решила, что померла. Но она полежала да встала. А потом вот… Кобылу нашу зарезали. Это ж, поди, он и был. Тот, Анфискин. Мы по дороге его и встретили. Вот про него я все ж сказала дядьке из полиции. Не утерпела.
Не удержался и отец Василий:
– А капитан на все смотрит.
– Так зря я не сказала-то или нет?
Ложь-то благом пока еще не стала – но чем история злоключений солдатки могла быть полезна чужаку? В то, что Глафира с огромным пузом могла иметь какое-то отношение к убитым, отец Василий ни на миг не поверил.
– Иди за Фросей, Аннушка. Не тревожься, – положил он руку на теплую голову.
– Стало быть – правильно?
Отец Василий кивнул и отправился искать Учи. Вышел к реке, обступившей пригорок. Ни Учи, ни Того, ни лодки. Или отвязалась и снесло, или уплыл тунгус.
Шагая обратно к дому, отец Василий услышал крики и детский плач.
– Да как вы смеете касаться моих вещей? – голос Натальи Романовны ни с одним другим не спутать.
– Ну, поиграла малость, поди ж ты. Дите ведь – что, жалко? – а это Ефросинья, ничуть не тише.
– Да, жалко! Знаешь, сколько стоит – а теперь все грязными руками захватано?
– Постираю я. И постираю, и почищу, и поправлю. Охолони.
– Да кто позволил тебе обращаться ко мне на «ты»?
Наталья Романовна с багровыми щеками трясла кружевной белой тряпкой перед упершей руки в боки Ефросиньей. В шаге от них беззвучно бормотала, прижимая руки к груди, Катерина Семеновна. Бойкая Нюшка оробела, вжалась в дальний угол, распахнув глаза. Ее сестра – видно, виновница происшествия – заливалась на полу.
Эх, и дурное дело – в бабьи ссоры влезать.
– Да никак тут пожар? – улыбнулся не от души отец Василий.
– Ребенок забрался в мои личные вещи и испортил нижнюю юбку. Она вся залапана!
– Так простите дурочку – шести лет нет! – снова встала на защиту Ефросинья.
– Проходной двор! На минуту нельзя выйти. И все это происходит, пока прислуга спокойно пьет чай. Вот что: я требую, чтобы на комнату поставили замок. Иначе в следующий раз мое имущество не только испортят, но и украдут.
– Что ж вы такое говорите! Как только язык… Да побойтесь Бога!
– Поставят, Наталья Романовна. Поставят, – подняв с полу Фроську, отец Василий передал ее сестре. В знакомых руках девочка сразу притихла. – Я и за плотником уже послал. Со вчерашнего дня ждем, как явится – в стене щель заделает, а на светелку замок врежет.
Багровые пятна на щеках уже стали блекнуть. Фыркнув, Наталья Романовна уселась за стол и взяла с блюда рогалик.
– Вот оно как-то… Ну, ладно… Но я больше сюда ни ногой, – всхлипнула Ефросинья. – Пойдем, Фрося. Нюрочка…
Отец Василий тоже сел. Закрыл глаза, но все равно видел: странную сетку из красных кругов, которые росли и приближались – словно вода.
– Вам нехорошо? – спросила Катерина Семеновна.
– Ничего. Голова закружилась. Плохо спал нынче.
– Немудрено. Господин Николаев храпит просто зверски, – отозвалась Наталья Романовна.