Складывалось впечатление, что в небольшом городе все враждовали между собой. У одного только Пахома обнаружились веские мотивы для сведения счетов. Каким образом убитые могли быть связаны с его женой, еще, конечно, предстояло узнать – Николаев намеревался завтра зайти к названному убийцей Якову.
Пахом легко справился с худощавым молодым писарем – а потом рассказал священнику о самоубийстве, чтобы никто его не заподозрил. Оттого и так удивлялся, что его называли убитым. Только присутствие сыщика Пахом не предусмотрел.
Без труда убил он и Кондрата, с которым не ладил. Тунгусским ножом – так чего не найдется в хозяйстве у такого рукастого? Свидетели его видели, а что он отрицал встречу с ними – тем более, говорит не в его пользу. И то, что встретил Кондрата, он так же, придерживаясь своей линии, подчеркнул для отвода глаз.
Но какие счеты у него были с капитаном Жуковым – или как его звали на самом деле? Здесь Николаев идей пока не имел.
Впрочем, все убитые не обязательно связаны между собой, как отчего-то сразу подумал сыщик.
Неясного Жукова мог убить и капитан – пусть и не сам, а по его приказу: свидетели видели солдата у берега. Юрьева не любил священник, да и горожане, похоже, относились с опаской. Скрытный человек, держался в стороне: хоть и говорил с виду обо всем, а казалось, что стена отделяет. У него имелся тунгусский нож – который он, впрочем, совершенно открыто крутил в руках. И его рассказ о дороге из верховий звучал вполне складно. Стоит поговорить с тем подпоручиком, который вместе с Жуковым зимовал на приисках. Скорее всего, вечером он будет на приеме, так что это откладывать не придется.
Пока же Николаев запросил по телеграфу сведения и о Жукове, и о «Муромце», о котором никто пока что не слышал, и о самом капитане.
– Про такое ничего не знаю, а вот торговое судно из Алексеевска господин капитан отказался звать на подмогу, – с досадой ответил телеграфист.
– Вероятно, пока для этого нет особых причин? – предположил Николаев.
– Вот и он так сказал, – сварливо отозвался связист.
Убитый счетовод жил один, но предстоит еще встретиться с матерью писаря и снова навестить детей солдатки. Их реакция на вопрос о том, почему они пошли сразу к месту убийства, не давала Николаеву покоя.
И, конечно, всех их не стоило упускать из виду – но больше всего интересовали сыщика радушный, улыбчивый и вездесущий священник Медников и его тунгус. Тот самый, который недобро зыркал узкими глазами – и вдруг потерял тунгусский охотничий нож. Медников же первым узнавал о всех преступлениях… А руки у него такие, что можно бревно, как щепку, перешибить – не то, что чью-то шею.
Сведения о Медникове Николаев тоже запросил, но слишком надеяться на их полноту не стоило.
Возможно, сегодняшний прием заполнит некоторые пробелы.
– Во сколько мы должны там быть?
– Начало в восемь. Полагаю, можем идти – здесь не так уж далеко, но очень грязно, быстро не доберемся.
– Идти? – Наталья Романовна приподняла платье, и без того не закрывавшее щиколотки, повертела ногой в бархатной туфле. – Вы смеетесь?
С транспортом в городе было неважно: до сих пор Николаев встречал лишь один автомобиль, стоявший без дела у управы, да пару экипажей. Местные по большей части ходили пешком, только грузы возили на телегах. Мало кого можно встретить на редкой кляче.
– Боюсь, что сложно будет найти здесь извозчика, – Николаев, готовый сдаться, судорожно обдумывал варианты поиска экипажа, но Наталья Романовна неожиданно согласилась:
– Хорошо, идемте так. Но это будет на вашей совести.
Из-за низких тяжелых туч в половине восьмого уже встали сумерки, а резкие тусклые фонари еще не зажигали.
– Город проектировался с умом. Взгляните: здания стоят далеко друг от друга, и потому пожары здесь не настолько губительны, – попытался завести светский разговор Николаев.
– Пожалуй. Они не успеют сгореть, как утонут, – Наталья Романовна указала на целую улицу почти слепившихся стенами и убегавших в воду домишек.
Пришли скорее, чем Николаев думал. Наталья Романовна сняла накидку – запах терпких духов усилился. Возможно, она хорошо разбиралась в моде, не исключено и то, что подобные платья носили нынче в салонах Парижа. Но здесь она с едва прикрытой грудью, обнаженными спиной и руками, походила, в лучшем случае, на даму полусвета.