Выбрать главу

– Живая! Проснулась!

Глафира улыбнулась во весь рот, с трудом погладила по узкой спине – рука ослабела, стала, точно чужая. Не ворочалась.

– Ну, не трогай ты… Дай хоть в себя прийти.

– Как вы?

– Да нормально. Дядька к нам из полиции приходил, про Кондрата Палыча спрашивал.

– Он тут каждый день, как штык. Гляди, и к тебе заглянет, – остерегла сестра и вышла – к другим больным поспешила, и так задержалась.

Глафира завозилась – хотела сесть, но острая боль прорезала живот – легла.

– И что вы ему сказали? Дядьке тому?

– Да ничего. Шли – да нашли.

Заплаканная, лохматая – косу переплести б.

Анфиса села на пол, положила голову на кровать. Глафира долго гладила ее в тишине – пока снова сестра не пришла.

– Так она спит! А ну вставай, Анфиса!

– Да ничего, я тут посижу.

– Иди домой. Отдохни.

Глафира, сжав зубы, все же приподнялась, чтоб обнять.

А потом думать стала. По щеке слеза потекла.

В окно стукнули. Почудилось? Нет: опять заскреблись. А потом и зашипели:

– Да открой уже, Глашка!

Пахом, но не в дверь. Ясно – не хотел, чтоб его тут видели.

Закусив руку, Глафира кое-как встала. Перед глазами туманилось, лоб в миг покрылся холодными крупными каплями. Отперла щеколду и снова упала на кровать.

– Как узнал, что проснулась, все жду и жду. Час жду, другой жду. Околел весь, да и к коровам надо.

Как бы ни было больно, а смешок не удержался.

– Ну ржи, ржи. А что делать-то будем, а?

VI. Тени прошлого

– Нет, больше никто не приедет. Ялов и потонет, а не сдвинется. Как сыч на своем прииске сидит.

Отцу Василию аж самому не по себе стало, что так сказал. Раздражителен сделался чересчур. Но Наталья Романовна только нервно рассмеялась. Весь вечер смех ее пробирал.

– Это у них семейное? И про другого брата вчера подобное слышала.

Она села, принялась теребить салфетку. Глаза блестели, щеки горели. Громкая и суетливая пуще прежнего. То вставала, ходила из угла в угол по кухне. То останавливалась у шкафа и книги отца Василия перебирала, хотя среди них для такой барышни вряд ли бы любопытное отыскалось.

А сейчас вдруг снова ни с того, ни с сего разговор про прибывших в город завела. И дались они ей?

Отец Василий с тревогой ждал Николаева и разговора об Учи. Сыщика одолели подозрения – пускай и нелепые, но разве будет приезжий, против воли вырванный из привычной жизни, сильно вглубь копать? Либо в то, что самым очевидным кажется и труда не требует, вцепится, как любой человек?

Время ожидания отец Василий охотней всего бы провел в одинокой тишине, а не пустословии. Однако Катерине Семеновне отчего-то понадобилось именно сейчас отнести вещи Натальи Романовны к прачке. С ней – показать дорогу – ушла Ефросинья, а Учи, как всегда по вечерам, отправился с Того на берег. Отец Василий не стал удерживать: хоть разговор пойдет и о нем, а без него ловчее будет.

– Не понимаю, зачем оставаться на прииске? Ведь можно высылать туда распоряжения из города, – продолжила барышня. – Тем более, семьи наверняка ждут их возвращения.

– Я, Наталья Романовна, не в силах удовлетворить ваше любопытство. Лишь шапочно с Яловыми знаком. Простите великодушно, но я вас покину: надобно стенку посмотреть – как раствор взялся.

Наталья Романовна резко обернулась, оголив прикрытую шалью шею. Синяки? Отец Василий смутился – словно подсмотрел в замочную скважину то, чего видеть не стоило. И тут же обругал себя – горазд думать невесть что. Темновато в доме, а в тенях чего только не померещится.

– Вы оставите меня совсем одну?

– Я буду недалеко, да и недолго вы пробудете в одиночестве: либо я вернусь, либо остальные.

Сам же отец Василий к одиночеству очень стремился. Так спешил, что даже не взял с собой фонаря, хотя снаружи уже – кромешная ночь. Но путь знаком до последнего камня: по нему мог пройти с завязанными глазами.

На стену он действительно посмотрел, но мельком, а потом стал молиться. Пожаловался на то, что тревожило, попросил прощения за мысли, что тяготили. На душе постепенно легчало.

В церковь вошли – осторожно, нерешительно. Отец Василий не узнал робкие шаги, и, оборачиваясь, думал увидеть чужака, но это была Ефросинья. Сердцем почувствовал – не зря одолевали волнения: дурную весть принесла.