Сегодня она долго собиралась прежде, чем выйти из дома. Сначала хотела одеться скромно, чтобы всем видом показать ошибочность гнусного мнения, которое о ней сложилось. Но потом передумала и надела платье с самым большим вырезом, жалея, что слишком малое он может показать. Накрасила губы, надушилась. Понравилась сама себе в зеркале. Пусть обидчик видит, насколько привлекательна та, кого он посмел столь мерзко оскорбить. Праведный гнев красил щеки ярче румян.
– Я пойду на пристань, Кати.
– Сейчас, только возьму накидку.
– Незачем. Я пройдусь одна.
– Но Натали… Вы уверены?
Она была совершенно уверена в том, что Кати точно незачем знать, как и чем накануне была уязвлена гордость хозяйки.
Наталья направилась прямиком в городскую управу, но порыв отваги рассеялся у входа и во рту пересохло. Она едва смогла вымолвить солдату, к кому пришла. Тот, впрочем, повел ее наверх без вопросов. В тот самый кабинет!
Провожатый стукнул в белую дверь, украшенную резьбой:
– К вам барышня, господин капитан.
– Пусть заходит.
Привстав, уродливый капитан поклонился.
– Присаживайтесь. Я скоро освобожусь.
Он был не один, однако посетитель даже не обернулся. Наталья видела только спину в синей рубахе и стриженый затылок.
Она опустилась в кресло. Сердце стучало.
– И рисковый же господин капитан, – в неприятном гнусавом голосе смешок. – Неужто взаправду думаете, будто такая мелкота остановит?
– Не сомневаюсь.
Посетитель громко рассмеялся – так, что закашлялся.
– И что делать надумали?
– Дальше искать. Вот ты и займешься.
– Эко как… Так я ж не видал даже, – человек в синей рубахе крякнул. – Ну, нелегкое дело, в смысле, чего там.
– Так тебе же на пользу.
– Ладно. Помогу, чем смогу, как говорится. Или как там ваши отвечают? Есть!
Теперь расхохотался и капитан.
Посетитель встал и оказался до того худ и невысок, что, если бы не голос, сошел бы за юношу. Капитан проводил его до двери, а затем запер ее на ключ.
– Не думал, что ты придешь.
Обернувшись, он улыбнулся Наталье той же самой вчерашней улыбкой.
Она много раз проговорила нужные слова про себя, но теперь не могла их сказать – они словно разлетелись и не желали складываться во фразы. Решимость, покинувшая на пороге управы, до сих пор не вернулась.
Пока Наталья собиралась с духом, капитан подошел, наклонился, поцеловал в ямку на шее.
«Да что же я делаю?»
От него сильно пахло табаком, одеколоном и сыростью. Форма нечиста и затерта – теперь, при свете дня, Наталья отчетливо это видела. Как и жуткий шрам, проходивший по щеке через скрытую повязкой пустую глазницу.
Наталья попыталась подняться с кресла – капитан отступил, но, едва она встала, обнял, прижав к себе. Поцеловал раз, другой – будто шутя. Потом – уже глубоко, одновременно стягивая с груди чересчур открытое платье. Щетина колола – лицо, шею, грудь.
– Вы станете моей женой? – спросил Сергей, когда они двигались по просторному светлому залу. Его рука невинно лежала на талии – а вот платье на ней едва держалось и так и норовило сползти.
– Конечно, – не раздумывая, сказала Наталья и прикусила язык. Разве можно так спешить?
Но Сергей счастливо рассмеялся, остановился и нежно прижал ее руку к своим губам.
– Приходи ко мне в номера, Наташа, – горячее дыхание у уха. Открыв глаза, Наталья видела черную повязку и светлые брови. – Сегодня я буду занят, а завтра смогу остаться с тобой. Придешь?
Она не ответила.
Наталья так и не сказала, зачем приходила, а сейчас уже и сама не понимала. То, что она сделала уже второй раз, было просто отвратительно, и ее поступкам не имелось никаких объяснений. Если бы этот человек, которого она видела сегодня второй раз в жизни и о котором совершенно ничего не знала, хотя бы ей нравился – но нет, уродливый капитан вызывал брезгливость и отвращение.
Наталья силилась понять себя, но безуспешно.
[1] Беда (эвенкийский)
[2] Смерть; покойник (эвенкийский)
VII. Пропавший в тумане
22 августа 1915 года
Суббота
Почти перед самым рассветом Ефросинья ушла к себе в лачугу, а Николаев заснул за своим занятием. Рука, державшая письмо, соскользнула со скатерти и повисла, пальцы разжались. Дом содрогнулся от храпа, и этот звук еще больше усугублял нездоровье отца Василия. Проклятый бес попутал приложиться к горькой, словно бы она вернула Степана. Выпивка давно сделалась непривычной – от нее и переживаний он стал совсем больным.