Наталья погладила Юрьева по открытому плечу, поцеловала в лоб и вскоре снова уснула с улыбкой.
IX. Игра в прятки
23 августа 1915 года
Воскресенье
Начало дня ознаменовалось сразу двумя происшествиями. Во-первых, электростанцию окончательно затопило, и свет погас даже в тех немногих домах, где был. А во-вторых, под утро баркас Ялова – тот самый, который, по словам инженера, никуда больше не двинется – снялся с якоря и уплыл вместе с командой, включая ту ее часть, что на нем ночевала.
– Иуды проклятые! Я же намеренно велел им оставаться на судне, чтобы ничего такого не допустили. А они, паскуды… За тридцать серебряников! – Ялов на берегу убивался так, словно сына потерял, не баркас.
Благо, публики достаточно, чтобы представление оценить. Почти весь город с рассвета у реки – собрались сразу, как прослышали, что случилось.
Мало кто явился на воскресную службу, а тех, кто внимательно слушал проповедь, которую отец Василий, отринув все личное – и суетное, и горестное – смог написать душевно, и еще меньше. Добрым разумным словам Писания внимали без благоговения, то и дело слышались шепотки. А после – взметнулись и едва не бегом на берег припустили, чтобы своими глазами взглянуть на то, что куда больше их занимало.
Отец Василий полагал, что привык к глухоте и равнодушию, но, как выходило, ошибался. В столь тяжелый час они порядком удручали.
Но что взять с обычных прихожан, если Ефросинья, и та вся бурлила от любопытства – только уважение ее в церкви и держало.
– Пойдем взглянем, что уж… – проворчал отец Василий.
Побрели на берег, хотя это и громко сказано. Некуда теперь особо идти: спустился с пригорка – и вот уже он. Еще десяток шагов – вода смачно зачавкала в сапогах – а там и пристань со скрывшимися под водой причалами и теперь уже одиноким баркасом – «Святым Петром», на котором прибыла Наталья Романовна.
– Господи Иисусе, да неужто ж не снится? – вполголоса охнула Ефросинья. – Точно Великий Потоп…
Наклонившись, отец Василий зачерпнул в ладонь воду. Мутная, грязная, беспокойная, словно скверно у нее на душе. Будто терзает ее что-то, гнетет и мучит, и оттого она так беснуется – места себе не находит.
Вдруг вспомнилось: «Кирган по земля ходит – нет покой!»
Как-то там Учи?
Впрочем, остальных горожан ночное происшествие отвлекло от печальных раздумий. Оно, в противовес стихии, было таким житейским и понятным, имеющим под собой почву, что они охотно переключились. Посмеивались, ругались, сетовали на алчность, словно находили во всем этом своего рода успокоение.
– И ведь сговорились, поганые. Команда моя да негодяи с Северного, да местные… Сколько же их там? Двадцать? Пятьдесят?
– Уж и скажете. Раздуваете малость, Евгений Федорович. Не рассчитан на то ваш баркас. Перевес ведь! Кренить начнет – потонет, – молодой Разумов, как видно, успокоить Ялова хотел, да вышло не очень:
– А я про что?! Точно как сельди набилось! Сгубят судно, паршивцы. Одно хорошо: и сами на дно с ним полягут.
Окинув берег безумным, влажным от ветра и ярости, взглядом, Ялов заприметил Лещука.
– Совести хватило – явился! Это ведь твои негодяи моих на такую пакость сподвигли.
– Да о чем вы? Какой я за них ответчик – наемные все. Как и вы, только утром узнал.
– И почему они, если уж на то пошло, и свой баркас не прихватили? Отчего он на месте стоит?
– А где ему еще быть? – вмешался бритоголовый незнакомец в пестрой косоворотке – очевидно, из экипажа. И ухмыльнулся: – Уж мы-то не Иуды.
– Ну-ну. Как мыши сидели, молчали, на кражу глядели, но знака никакого не подали – и не заодно?
– Так нам не платят, чтоб еще за чужим баркасом смотреть.
Отцу Василию доводилось встречать и старшего Ялова, и Федорова, но владельца «Северного» он никогда не видел и даже имени не знал. В городе промышленник не появлялся – заправлял делами издалека.
Прежде отец Василий о нем не задумывался, но теперь разобрало суетное любопытство. Какой же человек так щедро заплатил команде, что та под страхом утонуть не купилась на уговоры товарищей и осталась стеречь хозяйское добро?
Одна мысль, как спущенная петля в вязании Ефросиньи, потянула за собой другие, думанные ни раз. Северный прииск находился гораздо дальше других от обжитого мира, и притом, не беря в счет управляющих, подобных Лещуку, был без особого присмотра. Там могло происходить все, что угодно, и оно сохранилось бы втайне. Что-то случилось и со Степаном – и потому он и вернулся оттуда сам не свой. И, возможно, именно потому и расстался с жизнью.