– Знаю. В нем это многим не нравилось.
– Да это еще что. Он души живые губил почем зря. Без счета. Потом еще и бахвалился. Даже дикари, и те разную живность без причины не переводят. А подпоручик…
Лещук опять замолчал. Отец Василий больше не торопил, не будучи уверен, что хочет знать продолжение.
– Ладно, скажу я тебе, что зимой вышло. Да не на прииске – до. Наш Сам берет к нам в помощь катов – ага, словно своих мало, бывших да беглых. Ну, не в том суть – дело привычное. Но на сей раз вез их к нам подпоручик. Ясно, не один, с солдатами. Они уже недалеко от нас были, когда бунт поднялся. Велел подпоручик солдату ката одного застрелить. Якобы, за попытку к бегству. А там и в помине того не было. Кат упал и идти не мог: ногу повредил, пока шли, а теперь уж гнить начала. Стал он просить хоть снять кандалы с той ноги-то. А подпоручик в ответ: казнить! Солдат отказался – может, просто Лаврентьеву стал перечить, может, пожалел, тут не важно уже. Тогда подпоручик… Что, как думаешь, сделал? Застрелил и солдата, и ката. Ну, тут и началось.
Степан бы такого не сделал. Степан уважал законы – и сам соблюдал, и других мог заставить – это правда. Но в то, что он мог хладнокровно и без причины убить раненого и подчиненного отец Василий не поверил бы ни за что.
– Как ты узнал?
– А он не скрывал. Я же говорю тебе: губил души, а после – бахвалился.
Отец Василий покачал головой.
– Вижу – не веришь. Но, может, и к лучшему. Ты уж прости, что не сдержался я, да что обмануть тебя не решился.
– А что с остальными вышло? Как он к вам-то попал?
– Мы, когда выстрелы вблизи услышали, уже, считай, ничего не застали. Сам Лаврентьев ранен был – мы его подняли да к себе отвезли. А так – кто-то ведь и за подпоручика вступился, так что все погибли. Ну, почти все. Несколько катов живыми ушли, – Лещук посмотрел внимательно, словно думая, говорить или нет. – Двое до нас дошли. Они все это рассказали – а подпоручик кивал: все так.
– А где они? Ты их с собой привез? – уцепился отец Василий за возможность поговорить с настоящими очевидцами.
– Хм… – Лещук напрягся. – Нет. Мы не имеем права их свободно перемещать и, уж тем более, в город доставлять. Даже в кандалах.
– Да ладно, Никодим…
– Ну, пускай. Мы их переправили. На другой прииск. Решили, что так всем будет спокойнее.
– И где они сейчас?
Лещук пожал плечами.
– Может, все еще там. Может, в бега подались. Мы не сообщали, что они – каты.
– Кто они? Как их звали? Куда вы их отправили?
– Аа… То ли Мишка, то ли Митька. У меня их больше сотни – как всех упомнить? Ялову мы их отправили. Тот, с прииска, не такой придирчивый, как этот ваш.
Вот кто проливал кровь в городе! Это точно были они. Один из них, или даже оба. Пусть Лещук и врал, у них нашлась бы причина мстить Степану – вот они и отомстили. Ему, а заодно и Жукову.
– А что Жуков? Он тоже с кем-то не ладил?
– Кто это?
– Капитан судна «Муромец».
Лещук вздохнул. Тень мелькнула в глазах – мрачная, тревожная, точно вода. Достал другую папиросу, прикурил, сплюнул налипшие на губу крошки – вточь, как Степан.
– В первый раз слышу.
– А он говорил, что с вами зиму провел.
– Соврал, выходит.
Или продолжал лгать сам Лещук.
– Спасибо, Никодим, – отец Василий доброжелательно потрепал управляющего по плечу. – Уж лучше горькая правда, чем догадки да незнание.
Лещук согласно буркнул. Отец Василий уйти собрался, когда он продолжил:
– А подпоручик твой много нам за зиму крови попортил… Диву даюсь, как только с капитаном Юрьевым не сошелся. Уж больно много у них общего, если так поглядеть. А сдружился бы, глядишь – все бы иначе было.
Отец Василий замер.
– Как иначе?
– Пошел бы он на тот вечер с офицерами, да и жив бы остался, – резонно заметил Лещук.
К счастью, это сделал хотя бы не местный. Не тот, кого отец Василий благословлял при встрече, и мысли дурной не допуская.
Обдумывая услышанное, он побрел к лечебнице. Как ни тягостно думать, а скверное ее поведение здесь могло на пользу пойти: мало ли с кем водилась солдатка? Да и все то, про что говорили дочери – зарезанная лошадь, драка с солдатом, ссора со счетоводом, уход в его последнее утро – неспроста. Знала что-то Глафира, и чудилось теперь – важное.
– А Ивана Викторыча нет: в лес уехал. Прислали за ним: груженая телега перевернулась да народ подавила, – сказала сестра.
– Да мне к Глафире бы.
– Проходите, батюшка.
Отец Василий прошел – да только не оказалось никого за занавеской.
***
Николаев долго слушал сетования Ялова – вполне справедливые, хоть и раздражающие – не прерывая. Дал выпустить пар, и попутно краем глаза следил за Медниковым. К сожалению, тот успел добраться до управляющего прииском «Северный» первым. Судя по жестам, разговор шел очень взволнованный – и вполне вероятно, что теперь Николаеву он уже не принесет той пользы, которой мог. Что, если Медников предупредил соседа о темах, на которые не надо откровенничать?