Но что же это такое – и, главное, как узнать правду?
Отец Василий опять ощутил уже привычное недомогание. Но сейчас на грудь не давило камнем . Ее опутывало, стягивало все сильнее плотными жгутами, не давая свободно вздохнуть. Словно паутина – паутина лжи, опутавшая все вокруг, расцветавшая все новыми липкими узорами сетей. Как он раньше ее не видел? Почему о ней не задумывался – или все еще хуже, в гордыне своей полагал, что сможет что-то исправить?
Да отчего он вообще решил, что кому-то это под силу?
– Спасибо за доверие, Глафира. Никто, конечно же, об этом не узнает. С Кондратом Палычем, видно, тоже что-то подобное вышло?
Глафира кивнула.
Она?.. Не головорезы с каторги – одинокая солдатка?
– Понимаю – он один жил, а у тебя аж трое. Тратить ему куда столько, опять же?
Глафира округлила глаза, дивясь подобной речи священника, но снова согласно кивнула.
– Но убивать-то зачем?
– Так вот зачем вы пришли? И вы, как тот ищейка, решили все свалить на солдатку? – зашипела змеей. – Не убивала я его! Вы сами меня в тот день видели – и в лечебницу несли!
Верно – и за это отец Василий не услышал ни слова благодарности – но с утра-то она уходила.
Отец Василий не верил. И нужны ли дальнейшие вопросы, с которыми он пустился в путь, если ответом снова станет несомненная ложь?
– Верю. Но обвинять тебя и в мыслях не имел. Другая причина меня привела.
Глафира промокнула ладонью влажный лоб.
– В городе у нас беглые каторжники.
– Боже! Еще и они – да за что ж такие напасти?
– Будь осторожна. Из дома по темноте не выходи и детей не пускай.
– Откуда ж они взялись?
И в самом деле напугана – либо же притворялась.
– Степан их привез на прииски, а они сбежали. Степана-то Лаврентьева помнишь? Он у меня останавливался, и еще самосуд у нас в городе не допустил, когда подругу твою, Акулину, убили.
– Помню, конечно. На сей раз в номерах он с солдатами жил.
– Часто его там видела?
Глафира невесело рассмеялась.
– Никогда. Больно брезглив он.
– Да я не о том.
– Видала. Я его, он меня… Даже помог мне раз, чего от него не ожидала.
– Как помог?
– Да так, мелкота. Ничего такого.
По-хорошему, о встрече с ней в деталях стоило рассказать сыщику. Если отец Василий прав, то остальное – его работа.
Да только что станет с ее детьми? Пусть она и убила Кондрата – а несчастье аж четверых человек его не воскресит.
А Степана Глафира точно не убивала.
Вновь поразившись своим отвратительным, чуждым, мыслям, отец Василий все-таки обратился к сыщику.
– Как Учи, Матвей Леонидыч? Когда вы его отпустите?
Вопросы прозвучали громче, чем бы хотелось. Все вздрогнули, выплывая из собственных дум. Задремавший Того встрепенулся, огляделся и широко зевнул. Николаев потянулся, по своей неприятной привычке хрустнув костяшками.
– Насчет «когда» говорить что-либо пока рано. А «как»… Да вполне неплохо, я полагаю. Полицейским вещает о конце света. Коменданта зовет злым духом и убить требует.
Отец Василий едва за голову не схватился.
«Старый дурак! Велел же держать язык за зубами»…
Но виду не подал.
– «Кирган» – вот так он говорит. Это вроде ругательства. Не по душе Учи господин капитан – с чем тут спорить? Но сердцу вроде как не прикажешь, – Наталья Романовна зябко поежилась, хотя в доме за долгий вечер стало душно от ламп. – И ни раз ведь ему говорил, что нельзя так о людях, но ведь их народ – что большие дети. Не понимают слов и по-своему делают. Но в призывы убить я, честно признаться, не верю. Если он что-то подобное и сказал, то разве что сгоряча. Никогда бы он ничего такого не сделал – большое, даже старое, а дитя.
Николаев улыбнулся.
– Кстати, он рассказал мне предысторию тех давних событий, о которых вы умолчали.
Рассказать о таком чужаку? На такое бы Учи побудили разве что пытки. А вдруг… Даже думать о таком тошно.
– А вы, гляжу, поладили. Вам он доверяет больше, чем мне. Но раз так – то, может, вы и со мной поделитесь? У него-то я не выспрашивал.
– Вы уверены, что стоит делать это в обществе дам?
Нисколько. Однако, избрав линию, отступать поздно – остается только держаться.
– А почему бы и нет?
– Да, расскажите, Матвей Леонидович. Всегда любопытно послушать о давнем, – подхватила Катерина Семеновна.
– Просим. Не томите уж, – хрипловато откликнулась и Наталья Романовна.
Отец Василий сделал над собой усилие, чтобы радостно широко улыбнуться.
– Может быть, в другой раз. Простите, сударыни. Боюсь, сегодня из меня не слишком хороший рассказчик, – Николаев отодвинул чашку. – Скажите лучше вы, господин Медников – отчего тунгус ваш столь скверно настроен в адрес коменданта?