И снова никаких эмоций – даже ревности, которую хотелось видеть, не отдавая толком себе в том отчет – собственно, только поэтому Наталья и заговорила о Сергее.
– То есть, тебе все равно? Безразлично, что я выхожу замуж?
– Почему все равно? Надеюсь, ты будешь счастлива, – он отстраненно улыбался, вглядываясь куда-то вдаль за окном – словно что-то там заметил, и это занимало его куда больше, чем слова – и судьба – Натальи.
– И все?
– Хм… Прости, Наташа, но мне срочно нужно решить один вопрос.
Капитан подошел и поцеловал ей руку – да, выставить за дверь можно и так. А за дверь выставляют разве что потаскуху – за которую он Наталью и принимал.
Она не заставила намекать дважды, и минуты с тех пор сложились в часы – однако ни злоба, ни обида ни на каплю не затихали.
Ему нет до нее дела – но ведь и ей нет. Она не увлечена, нисколько! У нее нет и не может быть к нему никаких чувств, и даже больше: на его месте мог оказаться совершенно любой.
Мог – и окажется. Она сама себе докажет, что капитан не имеет для нее никакого значения.
– Это весьма любопытно. Не слышал, честно признать, о подобных делах на прииске, – поглаживая бороду, отец Василий заглядывал своими теплыми золотистыми глазами прямо в душу.
– Не могу не согласиться – о таком не сказали и мне, – поддакнул Николаев.
– Немудрено: Ялов любой ценой намерен скрыть банкротство, и потому ни за что не покинет прииск, – к еще большему ужасу Кати продолжила Наталья. – Сначала-то он, наоборот, намеревался сбежать – едва дождался, пока река вскрылась. Но потом, когда «Муромец» растворился в тумане… Говорят, что он стал призраком и пугает теперь речников. А еще – не поверите – что его проглотил сам черный дракон, чтобы вернуть свое. Но кое-кто из разумных – такие тоже порой тут встречаются – все-таки подозревает его сбежавшую команду.
Все смотрели на нее и ловили каждое слово. Наталья рассмеялась и порадовалась, что смех звучит естественно.
– Но откуда же, простите, обо всем этом стало известно вам? – спросил сыщик.
– Рассказали сегодня на берегу.
– Кто?
Наталья пожала плечами.
– Не знаю. Там было многолюдно. Я услышала начало разговора, кое-что уточнила… Словом, ничего такого.
– Но вы можете хотя бы примерно описать этих людей?
– Обычные местные. В штанах и косоворотках, косматые.
– Пожалуйста, отнеситесь к вопросу серьезно.
– Я вполне серьезна. Полагаете, мне следовало их разглядывать? – Наталья встала и улыбнулась Николаеву. – Доброй ночи, господа.
XI. Точка, точка, тире
24 августа 1915 года
Понедельник
– Батюшка! Пожар!
День стоял теплый, солнечный, но отчего-то сильнее всего припекало не темя, а бок да ноги. Вода отступила, вернулась в прежние владения, освободив захваченный берег и причалы. Угомонилась, как ни в чем не бывало – тихая, гладкая, ласково-голубая. Не гибель теперь сулила – надежды.
Степан выглядел точь-в-точь как в те дни, когда только начал поправляться после ранения: исхудал, посерел, глаза глубоко ввалились. Даже рыжие волосы потускнели, словно покрыл их слой пепла.
Глядя на его макушку, отец Василий добродушно заметил:
– Волосья-то у тебя совсем слежались. Подстричь бы.
Но Степан нетерпеливо отмахнулся – как всегда, если бывал не в духе. Сердито дернул головой на реку. Как видно, показать хотел что-то – для того и звал, и вел – да только отец Василий никак не мог уразуметь, что.
– Отец Василий! Баркас горит!
Нет, это не Степан. Тот молчал, грустно, скорбно глядя вроде бы и на отца Василия, и словно сквозь него.
– Люди! Помогите! Горим!
– Слышишь? – спросил отец Василий.
Степан вздохнул и снова показал на воду, но не под ноги, не на берег – куда-то в исчезающую даль. Где-то там река и брала начало.
– Батюшка! Батюшка!
Отец Василий моргнул и Степан пропал. Запыхавшаяся, взмокшая Ефросинья теребила за плечо, утирая другой рукой пот.
– Баркас горит… – пробормотала, заметив открытые глаза.
– Пожар! – вторили голоса с улицы.
Отец Василий неловко спрыгнул с печи – годы не отнять.
– Отчего же нет тревоги на каланче? – спросонья спросил не о том.
Ефросинья пожала плечами. Огляделась непонимающе, поправила шаль. Подхватила зачем-то внесенное с улицы ведро – пустое, хотя кто ж на реку с полными идет, пусть и тушить? – и поспешила в горницу. Оттуда ее голос звучал уже куда увереннее и далеко не столь мягко: