– Брось, Никодим! Ты чего!
– Вы сами-то понимаете, в чем меня обвинили? К тому же, я не расследую ваш инцидент. Им займется местная полиция.
– Тогда с чего же столько вопросов?
– Мне нужно установить, имеет ли отношение случай с вашим баркасом к делам, которые расследую я. И будьте добры сбавить тон, господин Лещук.
– А что, если не буду?
– Отвезем раненых в лечебницу, – вмешался отец Василий.
– Не стоит, батюшка. Они на ногах – сами дойдут, – отказалась сестра.
– Еще чего. Что я там забыл? – возмутился тот, которого перевязывали.
– Молчи лучше – у тебя хоть крыша над головой будет.
– На сегодня пойдем ко мне, а там разберемся, – обернулся к команде отвлеченный Лещук.
– А вот нам с вашим фотографом в лечебницу как раз бы стоило заглянуть, – шепнул Николаев.
Отец Василий взглянул на него искоса. Перепачканное лицо – злое и усталое. Говорил, точно сам с собой – с ним такое бывало:
– Для разговора с этим Лещуком лучше сразу запастись аргументами.
Представив чистый коридор, отец Василий вздохнул. Степан, такой живой по ощущениям сна, снова был мертв – за одной и светлых дверей лежало и его тело. И ждало решения, о котором отец Василий не мог себя заставить подумать. Отправить его домой – пока невозможно. Хоронить же здесь – не только ненадежно (кто знает, каких высот достигнет река?), но и во всех отношениях неправильно при живой-то кровной родне.
Николаев закурил, выпустив дым едва не в лицо.
– Возможно, будет лучше, если я сам поговорю с ним. Кто ваш фотограф?
Двери, двери. За одной – мертвый Степан, за другой – живой Учи, и оба ждут помощи. Никому из них нельзя помочь, сдержав старые обещания – но нарушив, можно хотя бы попытаться.
– Мне нужно собрать аппаратуру и проверить ее исправность. Если все до сих пор работает, сходим в лечебницу к вечеру.
По удивленному ойканью отец Василий понял, что Ефросинья снова успела вернуться и держалась поблизости – и, как видно, успела услышать часть разговора.
Но объяснять что-либо не имелось ни сил, ни причин. Рыков прав: помощь на берегу больше никому не нужна. Так что отец Василий повернулся и, не прощаясь, побрел к дому.
***
Прислуга смотрела вслед священнику с суеверным страхом.
– Знать о таком не знала, а ведь сколько лет бок о бок!
Любопытное занятие для человека духовного звания – но Николаев и не сомневался, что «отец Василий» полон загадок. Однако столь яркая реакция женщины – осуждающее разочарование – была не совсем понятна. Неужели та верила, что фотографические снимки похищают часть души или нечто наподобие того?
Оставив ее, полусонный и простуженный Николаев провел на берегу часы до рассвета. Сопровождая местных полицейских – те, еще не приступив к осмотру, сходу окрестили случай поджогом – он интересовался не столько пожаром, сколько обрывками разговоров в толпе.
Но сегодня они были посвящены исключительно последнему происшествию. Все единодушно винили Ялова – однако о финансовых трудностях путейца или его брата не упомянул никто. Крайне странно, особенно с учетом неприязни, которую он вызывал.
– Я слышал, у господина Ялова возникли кое-какие сложности, – рискнул Николаев.
– Да? Какие?
Ответа с нетерпением ждали как зеваки, так и полицейские. Вряд ли они сговорились скрывать проблемы недоброго соседа персонально от Николаева. Нет. Они в самом деле ничего не знали.
Откуда же тогда о них знала о них Наталья Романовна, барышня без фамилии – если, конечно, сказала правду, а не придумала любопытную историю для привлечения внимания? Однако убедить ее рассказать окажется весьма затруднительно – тут Николаев не тешил себя надеждами. Впрочем, возможно, удастся найти подход через ее компаньонку.
Но сперва стоило заняться решением собственного вопроса. Поиск нового пристанища волновал, пожалуй, даже сильнее, чем накануне.
– Ну как? Хватит на сегодня гари или что? – остановившись, крикнул другой группе полицейских Кузьмин, за которым следовал Николаев.
Те перекинулись парой слов – советовались.
– Да. Расходимся.
«Как? А Ялов?»
– Ну наконец-то, – прижавшись спиной к стволу одинокого дерева, Кузьмин закурил самокрутку.
– Так что, Егорыч? Уходим? – спросил один из двух молодых полицейских из их группы.
Получив кивок, оба быстро направились в разные стороны – спешили по домам.
– Ты что, за главного? – закурил и Николаев.
Кузьмин пожал плечами.
– Да нет никакого главного. У нас это… как его? Вот же… Слово какое мудреное знал, да позабыл.