Зато здесь его оставят в покое.
Николаев пытался представить Татьяну. Ее лицо расплывалось. Словно на снимке со смещенным фокусом – благодаря визиту в покойницкую с Медниковым познания в фотографировании изрядно расширились.
«Отец Василий велел, чтобы я ничего вам не говорила. Про то, как Глашка с дядькой Кондратом цапалась и этим, хахалем Анфискиным из солдат. Он сказал – так будет правильно».
С чего бы священнику – или кем он там был на самом деле? – стремиться это скрывать?
Но девчонка рыдала. Она боялась – и не того ли, чьего указа ослушалась?
Интуиция не подвела, сразу же указав нужного человека. Ловкий и хитрый – истинный волк в овечьей шкуре. Без сомнения, Медников связан со всем, что тут происходило, но голыми руками его не взять. Тем более, он знает о недоверии Николаева и постарается не ошибиться.
Но как доказать его причастность? Как распутать узел, в который вплетены почти все, кого сыщик встречал в городе – Ялов, Лещук, Наталья Романовна с ее россказнями, скользкий капитан, тунгус, солдатка, Пахом, Яков, Жуков… Даже незнакомый городской голова. Чем все они здесь занимались? Что пытались скрыть? Какие мотивы подвигли их на убийства?
Они вытесняли жену и сына, но Николаев упорно старался их задержать. Благородное лицо Татьяны, тонкое, матовое, с едва видимым на ярком свете легким светлым пушком на щеках. Уже неважно, что у нее было с Хорошевым. Если он когда-нибудь выберется из проклятого города, то и не вспомнит об этом, и уж тем более – больше никогда не скажет о своих подозрениях вслух.
– Господин Николаев!
Медников сидел на корточках у печи с отворенной заслонкой, держа в огне тунгусский нож.
– Вас все кругом ищут. Я не стал говорить, что вы, должно быть, у меня. Решил сам позвать.
Он обернулся. Не улыбка на лице – хищный оскал.
– Матвей Леонидович, вам нужно идти в управу.
Медников исчез. Глаза под тяжелыми веками горели и отказывались смотреть на растолкавшего сыщика телеграфиста. Уснуть, снова уснуть и проспать двое, трое, пятеро суток – пока все не закончится.
– Что случилось?
– Господин Ялов убит.
Николаев приподнялся, сел на кровати. Как? Ведь завтра он собирался показать путейцу фотографии, ради которых пришлось так постараться, и хоть что-то, но прояснить. И что теперь?
– Что случилось?
– Убит в своем доме. Горло перерезано, – Тимофей показал на себе. – Полицейские говорят – вроде с виду так же, как у других. Они сразу за фельдшером послали, пока вас ждут, да отыскать пока не смогли.
– Ясно. Хорошо. Иду…
За окном стояла ночь.
– Вы совсем больны, Матвей Леонидович, – в робком голосе мерещился упрек. – Вам самому бы к фельдшеру.
Николаев усмехнулся, вставая.
– Спасибо, но для вашего фельдшера я пока слишком жив.
– Есть еще кое-что… Петр Егорыч просил не говорить, но, полагаю, вам стоит знать.
– О чем?
– Тот тунгус, Учи, сбежал. Видимо, при пожаре.
Николаев кивнул. Любопытно, как Медников объяснит подобное совпадение.
***
«Дорогой Сергей! Я была рада узнать о том, что ты собрался приехать сюда, чтобы меня защитить. Но не менее я рада и тому, что это невозможно. Понимаю, как бы тебя огорчили мои слова, а еще больше бы огорчили мои поступки. Конечно, в жизни бы я никогда не решилась сказать тебе о них, и не только из-за того, что берегу твои чувства. Дело в том, что не нашлось бы во всем свете человека, способного узнать обо всем и просто забыть. А если я не права и такой бы все-таки отыскался? Но это не ты. Я достаточно тебя знаю, чтобы понимать, насколько ценны для тебя условности и мнение света. Больше всего ты боишься потерять свою значимость в его глазах».
Кроме как с бумагой, которую вынес священник, тут, пожалуй, больше не с кем поговорить. Не с Кати, давшей совет о письмах, которому Наталья сейчас и следовала – это точно. Та все время, пока Наталья писала, глядела на нее. Она ощущала взгляд, и не поднимая головы.
Так не подобало смотреть компаньонке. Прямо и пристально, с жалостью и… презрением?
– Почему ты так на меня смотришь?
Ей следовало извиниться и опустить глаза.
– Вы погубите свою репутацию и судьбу.
– Не твое дело, чем я занимаюсь. Я не плачу тебе за советы.
Омерзительно грубо. Хотела бы Наталья не произносить этих слов – но стоило ли так о них сожалеть, если Кати вздрогнула и наконец отвернулась?
– Ваш отец… Он ни за что не допустил бы такого. Только представьте, что он сделает, когда узнает.
В робких словах, как змея в листьях, шуршала угроза.
– Что значит «когда», Кати? Ты намерена донести?