– Где ваша лодка?
– В сарае, если никто не забрал. На днях я перенес ее туда.
– Проверим. Если она там, вы пойдете со мной.
– В полицию?
– Пока что не совсем. Но без присмотра я вас не оставлю.
– Стало быть, я арестован? – рассмеялся священник.
Николаев не ответил.
Лодка, действительно, оказалась в сарае – зато Натальи Романовны во дворе не было.
***
Горестно даже смотреть на улицу, если же выйти и глянуть вниз – так и совсем тошно. За всю свою жизнь Пахом не видывал ничего и близко похожего. Внизу бурлящие потоки ломали деревья, сносили сараи… К счастью, его дому они пока не угрожали. Еще день, а то и два, он будет в полной безопасности – но сердце щемило от мыслей о том, что станет потом.
Бросив коровам свежего сена, Пахом подмел в хлеву и вернулся в дом. Ополоснувшись под рукомойником, поднялся на чердак.
Глафира уже не спала – сидела на тюфяке и глядела в узкое оконце.
– Что там? – встрепенулась.
– Э, – он неопределенно махнул рукой.
– Плохо? Сильно хуже, чем вчера?
Хуже было сильно. Настолько, что Пахому бы и слов не хватило описать. Так что он ограничился коротким ответом:
– Да не. Нормально. Скоро спадать начнет.
– Не должна была я их оставлять. Они же дети.
Он усмехнулся, присаживаясь рядом на корточки.
– А как еще?
Шайка капитана забила бы ее до смерти, не реши Пахом в нужный момент зайти по-соседски. Под шумок девки Глашкины поразбежались, а потом и солдаты поняли, что Пахом не шутит. Отступили они – а он вытащил Глафиру и в свой дом унес. И теперь дожидался их возвращения не зная даже толком, что им надо-то было. От нее! О нем-то они пока не знали.
Сколько их? Девять? Десять? Против троих-то рискнул, но против десятка никто не сдюжит, пусть бы и борец.
– Что ты такого с ними наделала? Говорил же – не надо больше и на глаза к ним лезть.
Глафира дернула крупным, покрытым веснушками, плечом.
– Да не пойму я. Намедни вот чернявый пришел ко мне и сказал, что я кошель у него стащила. Так и не отстанут они от нас.
– Что ты в прошлый раз-то ему говорила?
– Что-что… Ну, может чего оторвать обещала. Сказала, что и так они кровь все пьют да пьют, и я всем про то расскажу… Вот он и взбеленился.
Пахом почесал лоб. Он старался думать спокойно, хотя собственными бы руками передушил всех, кого встретил в доме Глафиры.
Ну, пусть они хотели наказать ее за свои грехи. Пусть. Так кобылу убили – раз. Ладно, не хватило. Дом выпотрошили – два. Тут бы уж точно пора угомониться, но они пришли снова, чтобы, видно, убить. Но зачем?
– Ты точно все сказала, Глаш?
– Да вот душой клянусь!
– Ладно. Пойду, сготовлю что-нибудь, – он встал, но Глафира уйти помешала – схватила за руку:
– Пахом?
– Чего?
– Как же там девчонки?
Ее глаза напоминали о жене и он утешил, как мог:
– Попрятались давно. Небось, к батюшке прибежали. Все у них хорошо.
Снизу послышался треск.
– Это они! – закрыв голову руками, Глафира сжалась в углу.
Хорошо, что ружье оставалось здесь.
– Ну все, хватит.
Пахом лег на живот, придвинул дуло к проему лестницы в полу, готовясь целиться.
– Подходи-ка! Что, сильно смелые?
– Брось ружье! Мы из полиции, – и тихо, в сторону: – Отошли все отсюда.
Пахом никого не видел в проеме, но голос узнал – снова тот приезжий легавый.
– Твою же мать…
Он сбросил вниз ружье.
– Не стреляйте! Спускаюсь.
Когда спрыгнул, сыщик уже подобрал ружье. С ним было двое местных легавых и отец Василий.
– Батюшка?
Тот отвел глаза.
– Там наверху еще кто-то есть?
– Нет там никого.